Маргит Сандему - Смертный грех
— Нет, вы только посмотрите! — уловила Сесилия и почувствовала, как кто-то схватил ее багаж. Быстро обернувшись, она увидела беззубый, ухмыляющийся рот, наглое мужское лицо и поняла, что ей вряд ли стоит разыгрывать из себя знатную, самоуверенную, благородную даму. Здесь действовало правило: лучше хорошее бегство, чем плохая драка. Она сорвалась с места и побежала.
Двое мужчин побежали за ней.
— Свою добродетель пусть эта фрекен оставит при себе, хватит с нас и сундука, — крикнул один из них, выхватывая из ее рук багаж.
Сесилия среагировала в худших традициях Людей Льда. Воздержавшись от того, чтобы сказать, что уже слишком поздно говорить о ее добродетели, она изо всех сил, доставшихся ей по наследству, ударила сундуком по голове налетчика. И поскольку деревянный сундук был весьма тяжел, тот свалился, оглушенный.
Но в это время подбежал второй — и она снова бросилась бежать, едва не выскакивая из собственной юбки.
И в тот самый момент, когда она достигла открытого пространства площади, разбойники снова настигли ее. Она успела заметить только солдат, проехавших верхом в пламени костра, как один из преследователей зажал ей рукой рот, пытаясь оттащить ее назад, в темноту, а другой в это время полез в сундучок, который она держала в руках.
Она пыталась вывернуться и позвать на помощь, но ей удалось выдавить лишь слабый крик, пока рука снова крепко не зажала ей рот. Один из всадников услышал и сразу понял, в чем дело, — и тут же несколько человек поскакали ей на выручку. Налетчики бросили ее и быстро исчезли во тьме.
— Все в порядке, фрекен, — сказал офицер с красиво подстриженной бородой.
— Да, спасибо! Тысяча благодарностей вам всем, — задыхаясь, произнесла она, с трудом держась на ногах.
Один из всадников подъехал поближе.
— Да ведь это же Сесилия! — произнес он знакомым голосом. — Дитя мое!
Она взглянула на него. В мерцающем свете костра она узнала высокую фигуру Паладина — и была несказанно этому рада. В эту минуту она совершенно забыла о его тайне, перед ней был просто любимый друг — такой статный и огромный верхом на лошади, в сверкающей кольчуге и черном плаще, в красивой, украшенной перьями шляпе и высоких ботфортах.
— Александр! — произнесла она, улыбаясь.
Он наклонился к ней, пожал ее протянутые руки.
— Ты вернулась из Норвегии?
— Да. Корабль задержался, и никто меня не встречал.
Он пробормотал что-то о бессердечности людей.
— Я ничего не знал, — сказал он. — И к тому же у нас военные сборы…
Повернувшись к одному из своих товарищей, Александр сказал, что будет сопровождать в замок фрёкен Мейден. Потом слез с коня и передал ближайшему солдату поводья.
— Так приятно снова видеть тебя, Сесилия, — приветливо произнес он, идя рядом с ней. — Копенгаген пуст боа тебя Как ты съездила?
— О, это было так прекрасно, опять побыть дома, Александр!
И она принялась живо описывать жизнь в Гростенехольме.
Александр Паладин положил руку ей на плечо.
— Так приятно видеть тебя, когда ты такая радостная, мой маленький друг.
И только теперь она вспомнила о случившемся. Его обескураживающая мужественность была не для нее. Она инстинктивно отстранилась от него, но он тут же приблизился к ней. Они молча прошли мимо стражи в главное здание замка.
Подходя к двери ее комнаты, он остановился и негромко произнес:
— Я вижу, что ты знаешь.
Сесилия кивнула. В мерцании светильников, висящих вдоль стен, его темные глаза казались бесконечно грустными.
— Кто рассказал тебе об этом?
— Мой двоюродный брат Тарье. Я говорила тебе о нем, он такой способный в медицине.
— Понятно. И… как ты восприняла это?
Ей было очень трудно говорить об этом. Ей так хотелось вбежать в свою комнату и запереть дверь, но он не заслуживал такого обращения.
— Сначала я не поняла. Я имею в виду твою… ситуацию. Я никогда раньше не слышала ни о чем подобном. Я ничего не понимала. Ничего. Потом я… возмутилась…
Она замолчала.
— И что? — тихо и настойчиво спросил он.
— И была очень недовольна, — прошептала она. Александр долго стоял, не говоря ни слова. Сесилия смотрела в пол. Сердце ее стучало.
— Но сейчас, когда мы встретились там, — тихо продолжал он, — ты ведь обрадовалась! Тебе было приятно видеть меня?
— Да. Просто я забыла…
— А теперь?
— А ты как думаешь?
— Я бы очень хотел сохранить нашу дружбу, Сесилия.
Могла бы она принять такую дружбу? Была ли она достаточно сильной, чтобы скрыть свой протест? И разве не почувствует он себя униженным, заметив ее презрение, ее молчаливый укор?
И тут она вспомнила о своей истории с господином Мартиниусом, и ей стало стыдно. На что она могла рассчитывать?
— Мы с тобой друзья, Александр, — уклончиво произнесла она. — Ты это знаешь!
— Спасибо, Сесилия.
Неуверенно улыбнувшись, она взялась за дверную ручку. Сразу же поняв намек, он поцеловал ей руку и пожелал спокойной ночи.
— Когда ты уедешь из города? — поинтересовался он.
— В Далумский монастырь?
— Нет, дети короля теперь во Фредриксборге. Навещают родных.
— Разве они там? Я не знала. Я хотела справиться утром.
— Узнай. Мне тоже это интересно. Спокойной ночи, мой друг.
Сесилия провожала глазами его высокую статную фигуру, пока он шел по коридору. Он напоминал ей рыцаря Грааля — ведь рыцарей Грааля тоже звали паладинами, так что он по праву носил это имя.
Если бы не этот отвратительный, поразительный изъян, оставляющий пятно на безукоризненном рыцарском образе!
И еще не успев войти в свою комнату, она пожалела, что не спросила Александра, что это за военные сборы.
Уже на следующий день до нее дошли слухи. Положение Александра было очень ненадежным, и только прекрасные офицерские качества и благосклонность короля спасли его от великого позора. Скоро должен был состояться суд, но это ее не так страшило. Ее всерьез беспокоило лишь то, что, вопреки всему, она чувствовала, что между ними существует внутренняя связь.
Сесилии не потребовалось много времени, чтобы понять катастрофичность своего положения: авантюра с Мартином, короткая и необдуманная, имела последствия.
И наступил худший день в недолгой жизни Сесилии.
В первый момент ее словно парализовало. Ее бросало от отчаяния к надежде. Она пережила все, что переживает всякая молодая женщина после необдуманной любовной авантюры. То до боли сжимая руки, так, что хрустели суставы, то нервно прохаживаясь по комнате, она говорила самой себе, что это невозможно, что это нельзя узнать наверняка так быстро.
Но потом смирилась. Мысленно изругав молодого священника вдоль и поперек всеми известными ей бранными словами, она успокоилась, осознав, что это и ее ошибка. Ей надо было сопротивляться.
