Ник Перумов - Алмазный меч, деревянный меч (Том 1)
Агата пригнулась еще ниже.
Песок да ледяная вода — и оттирай, как хочешь, застывший жир с накипью. Как бы плохо ни шли дела, господин Онфим-первый и братцы-акробатцы, наушники и прихлебатели хозяина, в еде себе не отказывали. Правда, потом господин Онфим брал плетку и лично сгонял с повизгивающих братцев лишний жирок.
— Привет, Троша.
— Ой, привет, Агатка… — Он покраснел, в один миг сделавшись смуглым, точно пропеченный солнцем дикий южанин-рыбоед с Островов.
Смешно — парень, которого на ярмарках каждый день подсовывали какой-нибудь купчихе, а то и скучающей барыне из благородных, пасовал и смущался перед Агатой неимоверно. Бесхитростное его сердце, похоже, навеки оказалось пленено остроухой черноволосой девчонкой-Дану, отвратной и богомерзкой Нелюдью, согласно авторитетному мнению господ богословов Мельина, южной имперской столицы.
— Ты принес воды, спасибо.
Не больно-то радостно начинать день со столь мерзкой процедуры, но что поделаешь. Никто не знает, что может вывести из себя господина Онфима-первого. Порой он не обращает на чистоту посуды никакого внимания, а порой закатывает из-за этого несусветные истерики, кончающиеся побоями и порками.
Троша хотел было ответить, но засмущался еще больше и только махнул рукой.
— Дык что я… я ж завсегда…
— Эй, вы, там, продрали глаза, ленивые тушканы? — гаркнул с козел Нодлик, вторую половину ночи просидевший за кучера. Вообще-то они с Эвелин были жонглерами; оба то и дело наставляли друг другу рога, ссорились и дрались, однако тотчас же приходили к полному согласию, когда дело касалось насмешек или оскорблений по адресу Агаты.
— Сколько мы отмахали, Нодлик?.. Давай бросай вожжи, у меня чай тут имеется, — откликнулся Кицум. — Холодная дорога леденит грудь и душу, пора маленько отогреться!
Агата никогда не могла понять, как можно одинаково относиться ко всем — и к ней, и к Троше, и к Нодлику с Эвелин, находившим своеобразное удовольствие в том, чтобы сделать девчонке-Дану очередную гадость.
— Чай? Ты сказал чай, о величайший из комиков? — возопил Нодлик. — Гони сюда эту драную кошку! Агата! Давай шевелись, не то мигом у нас схлопочешь!
«У нас» было сказано недаром. Эвелин никогда не упускала случая принять участие в расправе.
— Оставь ее, Нодлик. Она драит котлы.
— А-а… самое место для такого дерьма, как эти Дану. Ну тогда Трошу сюда.
— Ага, ага, счас, господин Нодлик… — заторопился силач.
Нодлик швырнул ему вожжи (ловко угодив при этом концом одной из них Троше в глаз) и перелез с козел внутрь фургона. Был он высок, но весь какой-то нескладный, костлявый, изломанный, с длинной унылой физиономией, оживить которую не мог никакой грим. Лоб жонглера покрывали многочисленные ало-синюшные прыщи; редкие волосы, пегие от седины, висели сальными сосульками — а ведь Нодлику по людскому счету исполнилось всего тридцать пять!..
— М… уже встаем?.. — осведомился хриплый голос, как будто бы принадлежавший женщине. — Эй, стерва, мой завтрак готов?
«Стерва» было у Эвелин самым ласковым словом для Агаты.
— Она чистит котлы, подружка, — счел нужным заметить Кицум.
— Ну ты и козел… Нашел, что ей поручить… Пусть бы Онфим ей еще и за это всыпал — все развлечение…
Эвелин выбралась из-под пары одеял — в отличие от Агаты, довольствовавшейся какими-то лохмотьями, у всех прочих, включая Трошу, одеяла были нормальные, господа Онфимы понимали, что от простуженного артиста толку мало. Однако мысль о том, чтобы поделиться теплом с Нелюдью-Дану не пришла в голову даже простодушному Троше. Собственно, в этом смысле он ничем не отличался от остальных.
Агата дернула щекой.
«Они все просто грязные свиньи. Грязные, пьяные, совокупляющиеся свиньи. Свинья может опрокинуть Дану в грязь, но истинный Дану никогда не обернет свой гнев против нее», — хотя, по правде говоря, сия сентенция, извлеченная из Atann-eeuy Akhimm, Тан-эу-Ахим, если писать примитивными людскими буквами, Царственного Шестикнижия, последнее время что-то перестала утешать Агату.
Теперь все обитатели первого фургона были в сборе. Кицум, Нодлик, Эвелин, Агата и Троша, сидящий на козлах. Позади тащился второй фургон их цирка — существенно больше и богаче. Полог над ним был новым и прочным, без единой прорехи. Там ехали сам господин Онфим-первый, Еремей — заклинатель змей, братцы-акробатцы и Таньша — Смерть-дева, как прозывали ее ярмарочные зазывалы. Сам господин Онфим, как и положено хозяину, занимался сбором денег и раздачей жалованья. Его единоутробный брат Онфим-второй сидел в Ежелине, отправляя посредством почтовых заклятий брату известия, где и когда будет выгоднее всего устроить представление.
Агата — прислуга, посудомойка, швея, повариха, танцовщица, музыкантша, акробатка, живая кукла, которую Кицум на потеху почтеннейшей публике лупил по голове и иным частям тела бутафорской плетью, живая мишень в аттракционе Смерть-девы — завершала список артистов «Онфима и Онфима». Излишне говорить о том, что никакого жалованья ей не полагалось. Тонкую шею Дану охватывал заговоренный ошейник из грубого железа. Она была рабыней без права выкупа.
— Давайте, давайте, на молитву, быстро, — торопил остальных набожный Нодлик. — А ты, данка, зенки свои богомерзкие опусти, неча тебе глазеть, как народ честной истинному Богу молится…
Истинный Бог. Который отдал в руки своего избранного народа всю землю, от окоема до окоема, испепелил его врагов, упрочил его твердыни и придал несокрушимую мощь его оружию. И который неусыпно, каждый день, помогает ему и сейчас.
Все в фургоне, за исключением Агаты, затянули молитву. Церковь не допускала Дану ни к причастию, ни к крещению. Они имели право существовать либо как враги покоренные — то есть как рабы; либо как враги пока еще не покоренные, но это, конечно, временно.
Непроизвольно Агата прислушивалась к монотонно бубнящим голосам.
— …И не попусти злу свершиться…
— Боже, избавь нас от…
Все обычно. Эту утреннюю молитву Агата уже заучила наизусть. Ее гнусавили попы в рабском лагере, куда сгоняли всех, только что схваченных, попам отвечали пропитые голоса стражников; тянули тюремщики в заведении для не желавших так просто смириться с рабским ошейником; бормотали жирные перекупщики, выклянчивая себе хоть немного удачи, то есть удачного обмана; шипели хозяйки, явившиеся выбирать себе прислугу, а мужу — наложниц, ибо Дану — не люди, а просто сосуд для удовлетворения низких мужичьих нужд…
Агата слушала молитву. Сколь же велика, наверное, власть этого нового бога, если он дал в руки хумансам страшную, неодолимую боевую магию, на исконных землях Дану, эльфов, гномов, орков, троллей, кобольдов, половинчиков, хедов, гурров, гаррид и многих еще иных — помог создать мрачную Империю, страх и ужас всех нечеловеческих рас, ненасытное чудовище, пожирающее сердце и печень своих врагов, отхаркивающееся легионами, что идут все дальше и дальше, до самых океанских берегов. И вместо гордых лебединых кораблей эльфов и Дану, что неслись по волнам в стремительном полете, моря теперь раздирают таранные носы боевых галер, окованных красной медью…
