Кроль на короне (СИ) - Рау Эль

— Наследие, — прошептал он, глядя на мерцающие на них символы. — Мы украли наследие. Нет, я… Я украл.

Опасаясь, что «наследие» станут искать, младший Куйбадун решил бежать в Дикие Земли. А после осесть где-нибудь на Западном Мысе, предварительно сменив имя и заслужив хорошую репутацию в приграничных зонах.

Тем же вечером в Имперской Столице Раснаса…

— Имперская печать? — Сарэс смотрел на разноцветное сияние, внезапно образовавшееся в небе над столицей. — Значит дождались возвращения владыки? Наконец-то.

— Хм, господин наставник, взгляните, — его помощника Ахридба развернула образ мира Раснаса. — Эти столпы света. Один из них принадлежит императору? Как думаете, который?

— Не важно, — холодно ответил Сарэс, не сводя глаз с сияющей в небе печати. — Ведь никто из них не обрёл наследие прошлой жизни? Не пробудил его? Не вспомнил себя прошлого?

— Конечно-конечно, — торопливо проговорила Ахридба, показывая своё полное согласие. — Сразу после возрождения? Хм! Как подобное возможно? Вот лет через двадцать, тогда…

— Когда им исполнится по пятнадцать, — перебил её Сарэс. — Совет Хранителей Жизненного Наследия пригласит их, как претендентов в имперскую столицу. Но…

Он задумался, отчётливо представив вероятностное будущее и всю грядущую трагедию.

— Но? — не выдержав затянувшейся паузы, поинтересовалась Ахридба.

— Лишь один займёт трон, — с грустью ответил Сарэс и, предвосхищая очередной вопрос, пояснил: — Тот, кто к двадцати годам пробудит наследие прошлой жизни и окажется Владыкой Раснаса.

— И что же они будут здесь делать целых пять лет? — с недоумением выдала Ахридба, явно не понимая зачем собирать претендентов заранее.

— Сражаться за корону, за свою жизнь, за наследие, за будущее… — Сарэс вздохнул. — Не знаю. Сама придумай что-нибудь. Мне больше, нечего сказать.

Пожалуй, он единственный из ныне живущих, кто ни разу не прошёл через перерождение. В его памяти сохранился не только образ Императора Раснаса, но и событий, предшествующих его восхождению.

Тогда мир был совсем другим. Люди стремились к совершенству, находя его даже в очевидном уродстве. Добро и зло теряли полюсность, смешавшись в бесформенную серую массу. И только Взрыв всех примирил.

Материальный мир потерял свою сущность. Выжившие перестали старится, а дети рождаться. Но это не значит, что исчезли болезни и смерть. Нет, все они остались. Вот только умершие становились сгустком плотной энергии. Он образовывал кокон, из которого через неопределённое время покойник возрождался с телом пятилетнего ребёнка. А через десять лет повзрослевшее дитё вступало в пору наследия, начиная узнавать вещи, принадлежавшие им в прошлой жизни. Память постепенно пробуждалась, приходя во снах, видениях и грёзах. Ещё пять лет и к двадцатилетнему возрасту, реже к тридцатилетнему и позже, воспоминания полностью восстанавливались. После чего тело больше не менялось до очередной гибели.

Повторное возрождение восстанавливало лишь память и личность предшествующей жизни. А это значит, что те, кто часто воскресал, со временем теряли свои изначальные воспоминания о мире до Взрыва.

Сарэс же помнил всё! Помнил и тосковал по старым временам. Его раздражало само существование в этом неизменном пузыре, где вырванные с корнем деревья, разрушенные горы и сломанные дома сами по себе восстанавливались, возвращая свой первоначальный вид. Пускай не сразу, не мгновенно, но всё-таки.

Мир Раснаса — это мир, где давно потерян смысл жизни и для человека утрачена ценность его поиска. Здесь ни что не имеет значения, кроме психонергетики. Теперь она лежит в основе всего сущего и является мерилом силы, а вместе с ней и власти.

Сарэс много думал о суициде, но всякий раз останавливался в шаге от смерти. Ему было страшно терять воспоминания о старом мире, где люди рождались и умирали, по-разному проживая свои жизни. Он хотел вернуться в то время, но перерождение не дало бы желаемого. Поэтому Сарэс продолжал тяготиться своим существованиям, не решаясь положить ему конец, хотя бы на время.

Десять лет спустя…

Присцилла выглядела пугающе: чёрные волосы распушились от статического электричества, а на лице появилась гримаса поистине нечеловеческого безумия. Клементия глядела на свою соперницу и ясно понимала, что победить её не сможет. Оставалось лишь бежать, но места для спасительного манёвра у неё не осталось.

«Она ведь почти слилась с кримпом. Почти… Почти!» — внезапное озарение, заставило Клементию искать питомца соперницы — лилового кролика-репликанта. Вот только в апартаментах царила такая разруха после яростного сражения, что найти в них маленькое существо казалось невозможным. Но… К счастью, мех высокоранговых кримпов обладал собственным свечением и в наступивших сумерках его трудно было не заметить.

Позабыв о противнице, Клементия со всех ног помчалась к оборванной гардине, чей край едва держалась на оставшихся трёх кольцах. Именно оттуда исходило лиловое мерцание кримпа. Притихший кролик-репликант боязливо таращился по сторонам. Клементия приготовилась поймать зверька, как рядом с ним с грохотом упал увесистый обломок. Им оказалась сорванная с петель дверца платяного шкафа. Лиловый кримп сразу рванул с места и скрылся под развалинами дымящегося кресла.

— Никуда не денешься! — истерично выкрикнула Присцилла. Медленно шагая в сторону Клементии, она несколько раз прокричала ей: «Сдохни!»

Казалось, в помутневшем взгляде Присциллы совершенно не осталось места сознанию. Но вдруг в её глазах промелькнула искра разума. Сердцем Клементия почувствовала дыхание надежды, что соперница наконец-то придёт в себя и всё закончится. Но ошиблась…

Маленькая искра породила ледяное пламя ненависти. Той ненависти, что годами накапливалась, бурлила и кипела, вывариваясь в сухой остаток, пока не выкристаллизовалась в морозное возмездие.

— Прости меня, — Клементия вложила в слова столько искренности сколько могла. — Не знаю, нет, я просто не помню, какое зло тебе причинила. Клянусь, когда наследие жизни пробудится во мне и я всё вспомню, то отвечу перед тобой за свои прежние проступки.

— О чём ты? Тогда будет поздно, — Присцилла презрительно хмыкнула. — Пробудишь силу, и кто тогда тебя остановит? Нет, если убивать, то сейчас. Пока ты ещё слаба и ничего не помнишь.

— Не надо, — взмолилась Клементия, не надеясь на спасенье.

Разница в возрасте и комплекции навязывала ей мысли о драматическом финале. Низкорослая и хрупкая она в свои пятнадцать напоминала нескладного пацанёнка. Так что физически Клементия, конечно, уступала двадцатилетней Присцилле, которая давно уже обрела наследие прошлой жизни. Да и боевой опыт у неё имелся, в отличии от нерешительно и слабой Клементии.

«Не справедливо!» — слёзы подступили к глазам слабой девушки. Она уже не могла чётко видеть, да и не пыталась. В горле комом встала обида, а сердце захватила глубокая печаль.

«Незачем мне видеть собственную смерть! Спасенья всё равно не будет! Нет!»

Внезапно из-за спины Присциллы выглянул белый молодой грифолк. На его волчьей морде образовалось несколько бугристых складок. Крылатый зверь оскалил зубы, а из горла вырвался грозный рык. Мгновение и… челюсти грифолка сомкнулись на плече соперницы. Присцилла заверещала. От неожиданности Клементия оцепенела. Она понимала — сейчас лучшее время для побега, но не смогла и с места двинуться.

На вопли хозяйки откликнулся лиловый кроль. Разрушенное кресло, где тот прятался, разлетелось во все стороны, высвобождая трансформирующееся воплощение сознания Присциллы. Клементия лишь взглянула на сформировавшееся тело крылатого питона, как уже не могла отвести от него глаз. Кримп соперницы точно околдовал её.

Питон стремительно набросился на грифолка, принуждая отпустить вопящую от боли хозяйку. Но тот не отпускал добычу. По чёрным чешуйкам змея пробежали красные вспышки электрических разрядов. Они начали жалить грифолка. Клементия заворожённо смотрела на бой, развернувшийся прямо перед её носом. Где-то на подкорке билась тревожная мысль, что каждая секунда на счету и нужно бежать. Бежать без оглядки, без устали, без сомнений…