Южная пустошь (СИ) - Цветкова Алёна
— Ага, — тряхнул головой Агор, — но лучше бы он сначала спросил меня, чего я сам хочу…
— Желания человека ничто против его предназначения, — машинально ответил Веним заученной фразой. И добавил задумчиво, — мне бы твою судьбу… Я хотел бы стать отцом-настоятелем, но меня все чаще ставят чистить навоз за свиньями. И чую, брат, после пострига ничего не изменится…
— Угу, скорее всего, — буркнул Агор и отвернулся. Незачем Вениму знать правду. Лучше уж в свинарнике навоз чистить, чем быть отцом-настоятелем монастыря, когда ты уверен в бесполезности служения. А уж участь, о которой мечтал отец, Агора, вообще, не прельщала.
Ребята так увлеклись беседой, что не заметили, как остались одни в длинном и темном коридоре монастыря. Еще чуть-чуть и опоздали бы к утренней молитве, нарываясь на серьезное наказание.
— Агор, Веним, — бежавший мимо молодой монах, притормозил рядом с ними, — мы опаздываем! Бегом!
И приятели, забыв про разговоры, резво рванули вперед. До рассвета оставались считаные мгновения.
Когда Агор в компании друзей появился на крыше, отец-настоятель уже вскинул руки вверх, чтобы начать молитву. Он недовольно свернул глазом, не избежать бездельнику наказания, но одновременно с облегчением выдохнул. Сейчас каждая ошибка может стоить будущего. У Поместного Собора везде свои глаза и уши.
Отец-настоятель потратил слишком много сил и средств, чтобы продвинуть сына на следующую ступень. Агора ждала судьба Инквизитора — монаха, который судит людей Их именем и карает неугодных Богам. Сердце отца-настоятеля сладостно замирало, когда он представлял, сколько власти и влияния обретет сын. Глупый мальчишка не понимал своего счастья и упирался. И любой его проступок нарочный или случайный мог все испортить.
После утренней молитвы все разбрелись по делам. Веним отправился в свинарник, кормить животных и убирать за ними, а Агор поплелся в библиотеку. Сегодня ему предстояло закончить изучение воздушных молитв, которые должны были сопровождать дурацкие и совершенно бесполезные действия.
Например, левитацию или создание вихревого потока способного поднять человека в небо. Агор никогда не видел, чтобы монахи летали. И было непонятно, зачем это зубрить. Однако молитвы из Книги Стихий считались обязательными для кандидатов в отцы-настоятели.
Половина дня пролетела быстро. На память Агор не жаловался и успел запомнить совершенно зубодробительную молитву, которая к тому сопровождалась движениями рук и тела. Ее следовало возносить, если желаешь, чтобы Боги создали над городом сильнейший смерч, чтобы разрушить все преграды, снести стены и разметать крыши домов.
В Монтийской Епархии никаких городов не существовало. Все жители страны были монахами и обитали в монастырях, разбросанных по лесам и полям. А если бы и были, то кто в здравом уме будет разрушать город? Поэтому и молитва казалась Агору бесполезной.
Коротко, но оглушающе громко, звякнул малый колокол, сообщая монахам, что пришло время обеда. Агор с радостью захлопнул книгу и поспешил в трапезную. Ему следовало произнести молитву, которая сопровождала конец каждой работы, но он опять просто пошевелил губами, изображая послушание.
Обед — самое приятное время в монастыре. И на это было две причины. Во-первых, пищу традиционно принимали один раз в день. Пусть на столе не было роскошных блюд, но тушенные с мясом овощи, хлеб, сыр и сало выставлялись в таком количестве, чтобы каждый мог наесться до отвала. В еде Боги никого не ограничивали, ибо для молитв нужны силы.
А, во-вторых, после обеда у монахов оставалось целых три свечи свободного времени. Чаще всего его тратили на сон. Поздний отбой и ранний подъем не давали возможности разнообразить досуг, укладывая уставших и сытых служителей в постель. Поэтому после обеда вереницы сонных монахов потянулись в спальни.
Агор с закрытыми глазами на ощупь добрался до своей кельи и хотел прикорнуть, но вспомнил, что на днях, возвращаясь с Поляны, нашел в траве странную штуку: маленький, круглый медальон из старого, темного от времени серебра с длинной цепочкой, звенья которой были искусно вырезаны из кости неведомого животного.
Медальон Агор спрятал в тайнике под расшатанным камнем внутренней стены. Он встал на четвереньки и с головой нырнул под топчан. Нащупав третий справа камень, с силой повернул его, выкручивая со своего места. Медальон никуда не делся, как и прядь волос, которая принадлежала его матери… Это единственное, что Агору удалось сохранить на память о ней. Ему было всего три года, когда его забрали из женского монастыря, чтобы передать на воспитание отцу-настоятелю, хотя обычно мальчиков просто распределяли по монастырям.
Погладив кончиками пальцев выцветшую от времени каштановую прядь, Агор улыбнулся. Он не помнил лица матери, но ласковые прикосновения, тепло рук ощущал так, будто расстался с ней только вчера.
Сжав медальон в кулаке и намотав цепочку на запястье, он вернул камень на место и вылез из-под топчана. У двери, прислонившись к косяку и сложив руки на груди, стоял отец-настоятель. Его хмурый взгляд не сулил ничего хорошего…
— Отец, — Агор мгновенно сориентировался и вскочил на ноги, склонив повинную голову. Руку с медальоном он завел за спину, надеясь, что отец не заметит сжатый в ней предмет. — Я не слышал, как вы вошли…
— Не удивительно, — отец-настоятель рывком отлепился от стены, подошел к сыну и замер прямо перед ним. Так близко, что носки носки его блестящих, новых сапог касались старой, растоптанной обуви Агора. Он навис над сыном и, вытянув руку, требовательно приказал, — отдай!
Мальчишка покраснел, сгорбился и молча протянул находку. Разжал ладонь… Медальон повис на цепочке, которая обхватывала запястье. Отец рывком сдернул украшение, не заметив, что цепочка, раскручиваясь, прочертила розовые полосы по бледной коже. Агор зашипел от боли, но даже не попытался сопротивляться.
— Откуда это у тебя? — строго спросил отец-настоятель, разглядев добычу. В его глазах мелькнула то ли тревога, то ли удивление, то ли надежда…
— Нашел, — не стал врать Агор и добавил, делая ответ полуправдой, — в монастырском огороде, когда копал грядки.
Он так и не решился поднять голову, чтобы взглянуть в глаза отца. Боялся, что тогда ложь мгновенно раскроется. Отец-настоятель пристально смотрел на сына, пытаясь увидеть больше, чем тот хотел показать.
— Ты знаешь что это за медальон? — Агор искренне помотал головой из стороны в сторону. Он понятия не имел. И даже не успел как следует рассмотреть находку. — Это древний артефакт, — отец понизил голос и добавил еле слышным шепотом, — когда-то их носили самые сильные монахи, творившие чудеса именем Богов…
Сын вскинул голову и взглянул на отца…
— Это хороший знак, — тот помолчал, раздумывая о чем-то, а потом решительно протянул медальон сыну, — возьми и спрячь его хорошенько. Никто и никогда не должен узнать о нем. Возможно, когда-нибудь этот артефакт поможет тебе в служении Богам. А потом приходи ко мне. Скоро постриг. Тебе придется заниматься еще больше, если ты хочешь получить место инквизитора.
Отец-настоятель вышел из кельи сына. А тот уставился на лежащее в ладони скромное украшение. И больше всего Агора поразило не то, что подобные медальоны некогда принадлежали великим монахам, а то, что отец не забрал его себе.
Агор немного подумал, а потом, вместо того, чтобы вернуть артефакт в тайник, накинул цепочку на шею, тщательно спрятал медальон под одеждой.
Отец-настоятель ждал его в кабинете. В отличие от простых монахов, обитавших в огромных залах, рассчитанных на двадцать человек, и даже от Агора, который жил один в крошечной каменной клетушке, отца-настоятель обитал в самых настоящих покоях из двух комнат. В спальне стояла огромная кровать и тяжелый деревянный сундук с вещами. А в кабинете располагался, занимая большую его часть, огромный, массивный стол из удивительно твердого черного дерева.
Когда Агор был маленьким, он однажды попробовал поцарапать поверхность украденным из трапезной ножом. Нож, с легкостью разрезавший мелкие кости, не оставлял ни единой царапины на красивой фактурной древесине. Отец говорил, что этот стол — самая большая ценность монастыря, и Агор ему верил. Дерево тверже железа не может не быть ценным.
