Костяной (СИ) - Провоторов Алексей
Его смущало, что он до сих пор не видел, кто там мычал в дыму. Стон пока прекратился, но во дворе, по ту сторону частокола, кто-то тихо болезненно дышал, Лют мог поклясться.
Пока старуха мяла и нюхала хлеб, как-то набок изгибая шею и тыкаясь в мешок слепым лицом, Лют огляделся.
До двора оставалось рукой подать, даже странно, что он не увидел его раньше. Морок, не иначе, подумал Лют и поежился.
В глубине круглого, огороженного кривым частоколом пространства, стоял высокий каменный дом под замшелой круглой крышей. Над крыльцом на нее намело землю, там выросло рябиновое деревце, тянулось сломанной рукой к грязному небу. Через пальцы веток прядями тек дым — серый, густой, он не поднимался вверх, а струился из почерневшей каменной трубы вниз по горбу крыши. Лют никак не мог отвлечься от запаха жженой кости, к которому примешивался теперь и противный сладкий дух гнили: на частоколе висели черепа, бараньи, кабаньи, конские, но это не были белые чистые кости. Одни замшели, другие покрывала черно-зеленая слизь, бурая кровь, запекшаяся или засохшая.
Наверное, зачем-то так было надо.
— Чем топишь, хозяйка? — спросил Лют, морщась. Его уже мутило от запаха дыма, а осклизающие на колах головы грозили совсем задушить.
Розовато-серое морщинистое нутро давно заживших глазных впадин чуть сжалось, словно Буга сощурилась.
— Все в ход идет, — сказала она, смерив его невидящим взглядом пустых глазниц. Он видел осевшую на голой скуле изморось.
Лют выдохнул и задержал дыхание. Он боялся, что, если сейчас вдох с запахом дыма потревожит гортань, его стошнит прямо на хозяйкины башмаки.
Он опустил взгляд, чтобы не видеть дыр в ее лице, и с удивлением обнаружил, что Буга обута в железные латные сапоги.
— Не жарко?
— Я свои семь пар не сносила, — ровно, но с какой-то тоской ответила ведьма. Лют не стал ничего спрашивать. — Пошли. — Буга махнула иссушенной, и вправду шестипалой рукой в перстнях, и посеменила ко двору.
— Хлеб-то принимаешь?
— Еще что есть?
— Обижаешь. В сумах.
— Тогда принимаю. Во дворе поговорим.
Лют пошел следом, конь опять замешкался. Солнце садилось, короткий закат отгорал торопливо. Проявилась луна. С дыханием выходил пар. Зима стояла совсем близко, казалось, подними голову — увидишь исполинский силуэт, белые косы. Взглянет — замерзнешь, дунет — заметет.
Буга отворила массивную визгливую калитку, и Лют вошел в ведьмин двор.
— Мыыыыррррр…
Из-под забора, с груды какого-то замшелого тряпья, звякнув цепью, поднялось черное существо. В первую секунду Лют принял это за человека, но когда оно шагнуло в его сторону на четвереньках, он понял, что это крупный, ногастый черный пес. Тот помотал головой, просыпаясь, задышал хрипло.
Так это пес храпел, подумал Лют. Упаси боги.
— Сиди, скотина! — рявкнула ведьма.
Пес виновато опустил тупую короткую морду, повесил свалявшийся хвост и сел в тряпье, перевернув пустую, заросшую грязью миску. Лют не стал на него смотреть, лишь на секунду поймал взгляд, и что-то в этом взгляде ему сильно не понравилось.
Конь даже ухом на пса не повел.
Буга развернулась к нему.
— За чем пожаловал, людолов?
— Деваха одна дымом надышалась. Вытащить бы. — Лют хотел промолчать, но все же спросил: — Как угадала?
— Вас за версту слышно. Одежа кожаная, дубленая хорошо, чтоб не скрипела, кожа черненая, по запаху чую. Порох еще. И страх. Вроде оборужен, а боишься. Знаю я такой запах, и за мной приходили.
— За тобой? — удивился Лют. — На ваших же наши давно не охотятся, закон вышел. Последний ловчий по ведьмам был Барвин, да и тот пропал, не упомнишь, когда.
— И Барвин, пес, заходил. Знала я его. А ты кем промышляешь?
— Ворье ловлю. Татей. Извергов людских.
— Что-то плохо ловишь. Маэв, Изуверка, еще не всех детей за три года у вас переела? Не слыхала, чтоб ее нашли да на кол посадили.
Лют закаменел лицом. Хотел что-то сказать, дернул углом рта и смолчал.
— Давай деваху, людолов. Погляжу. — Слепая ведьма усмехнулась.
Лют ослабил веревки, скинул плащ коню на шею и стащил девушку в красном с седла. Он мог бы поклясться, что она не дышала. И одежда, и кожа ее были холодны.
Ведьма подошла, принюхалась.
— Ты знаешь плату.
— Знаю. Плачу не я, платит она.
— А она согласна?
— Она сейчас, почитай, вещь, а значит, я за нее говорю. — Лют знал, как надо отвечать. Он умел читать и писать, и за жизнь многому научился, работа обязывала. Но с ведьмой говорил впервые, и колдовства раньше никогда не видел, только россказни слыхал. Пробирал страх.
— Ее не спросишь. Коли ты ответчик, с тебя помощь.
Лют замялся.
— Не бойся, — сказала ведьма, и ему стало как-то совсем не по себе. — Все я сделаю сама. Ты только силой поможешь, и на посылках побудешь. Принести, подержать, разделать мясо.
— Мммясо? — Лют сделал шаг назад. Девушка на руках была неприятно тяжелой.
— Да не ее ж, дурак. Жертва нужна. Ты знаешь, чем платить, нет? — Буга начала злиться. — Не будешь помогать — проваливай!
— Помогу, если надо. Куда я денусь, — Люту не нравилось это обещание, но по-другому выполнить свою работу он не мог. — Я отдаю коня, так? И то, что ты попросишь от нее самой. Кровь, зубы, да?
Буга кивнула, продолжая нюхать воздух.
— Только сразу скажу — не язык, — попросил Лют. — Мне нужно спросить ее, и мне нужно, чтоб она ответила, когда я спрошу. Это правда, что… Если ее… вытянуть… то она не сможет врать какое-то время?
— А чего не язык? Пусть напишет, чего тебе надо, — остро осклабилась ведьма.
— Я не знаю, умеет она, или как.
— Не бойся, не соврет. Если Костяной ее в лес не уволочит, если она глаза откроет, еще время будет не вся. Как блажная. Потому и врать не сможет, никто еще не мог. Потом, конечно, оклемается, но это кто через минуту, а кто через месяц.
Лют кивнул. Он начинал замерзать без движения. Темнело, пошел редкий снег, ему хотелось торопиться, действовать, только бы убраться отсюда поскорее, хоть среди ночи, хоть когда, хоть с девкой, свободной или в кандалах, хоть без.
— Мне язык и не нужен. Я забрала бы волосы, да чую палеными пахнет. Коротки небось? Я возьму глаз.
— Зачем тебе глаз? — спросил Лют. Хотел сказать еще, что тут везде палеными волосами несет, раз она ими, видно, топит, да прикусил язык.
— Вставлю себе и буду видеть хоть полдня. А пока буду видеть — позову коз диких, стадо-то мое волки повытаскали в этом году, сарай пустой стоит. Ну да нет уже и тех волков, кончились. — Буга облизнула ошметки губы, словно вспоминая вкус. — А без глаза не помню я слова, как живого зверя приманивать.
— А если я прочитаю? — простодушно предложил Лют.
— Я те, падло, прочитаю! — прикрикнула ведьма.
— Глаз один?
— Один. Работа как раз на эту плату. Лишнего я не беру.
Буга обошла вокруг него, принюхалась. Руки уже затекли держать холодное тяжелое тело.
— Дым чую, — сказала ведьма. Лют возвел очи горе. — Смерть чую, навряд помогу. Конь плохой. Не деваха, давно женщина. И марена. Она в красном, да?
— Да, — ответил Лют. — Так все плохо?
— Тут, у частокола, не разберу, все смертью пахнет, да и дымом, — сказала Буга.
Ну да, подумал Лют, наконец-то дошло.
— Пошли в дом. Коня тогда… Управишь. Конь плохой.
— Вроде шел нормально.
— Шел, шел, дошел. Дальше ему не идти. А ты ступай за мной. Да не вздумай оружие в дом тащить! Чужого железа нельзя. Меч на седле оставь, никому он тут не нужен. А пистоль давай. Гляди-ко, вот в поленницу засуну.
Лют молча согласился. Даже перетерпел ведьмину лапу, пока она вслепую вынимала пистолет. Тот был заряжен, капсюль вставлен, для выстрела оставалось только взвести курок. И спустить его.
— Осторожно, — сказал Лют.
— Обучена, — огрызнулась Буга, засовывая оружие в дрова. Лют вздохнул.
Они вошли в тесные сени, а после — в просторную, но захламленную комнату. Тепло, с изумлением подумал Лют, тут тепло!