Вспомни меня (ЛП) - Бобульски Челси

Мужчины, женщины и дети машут нам с улицы, когда мы проезжаем мимо, некоторые в купальных костюмах, другие одеты для ланча. Я замечаю группу девочек примерно моего возраста, возможно, на год или два младше, которые, взявшись за руки, направляются к пляжу, их кожа загорелая, а волосы выгорели на летнем солнце. На мгновение я позволяю себе представить, что моя рука переплетена с их, и я вижу — себя с мокрыми от океана волосами и кожей, покрытой коркой соли. Мы пятеро — лучшие подруги; мы выросли вместе и знаем самые глубокие, самые тёмные секреты друг друга. У каждой из нас есть избранники по нашему собственному выбору, хотя выйдем ли мы замуж за кого-нибудь из них или нет, ещё предстоит выяснить. Мы спорим о том, что будем есть на обед — мороженое, чтобы охладить наши обожжённые солнцем тела, или что-нибудь более существенное, чтобы зарядиться энергией, необходимой нам, чтобы провести остаток дня, сражаясь с прибоем. Я думаю, мы бы остановились на обоих вариантах, потому что лучшие друзья умеют идти на компромисс.

Трамвай пролетает мимо, и видение исчезает.

Я больше не одна из них.

Мы сворачиваем на длинную гравийную дорожку, обсаженную кипарисами, испанский мох свисает с их ветвей, как призрачные занавески, и плавно останавливаемся перед массивным отелем. Океанский бриз здесь ещё сильнее, он проникает сквозь просветы между пальмами, усеивающими пляж, и в открытые окна трамвая. В своём возбуждении Бенни выпрыгивает из вагона, как только носильщик открывает дверь. Он взбегает по ступенькам отеля, раскинув руки, как птичьи крылья.

— Бенджамин, — рявкает отец.

Бенни замирает. Отцу больше ничего не нужно говорить. Строгий взгляд и лёгкое поднятие руки для взбучки — это всё, что нужно Бенни, чтобы послушно вернуться к отцу.

— Ты слишком взрослый для такого поведения, — бормочет отец себе под нос. — Это неприлично.

Бенни кивает.

— Да, отец.

— Всё в порядке, сынок. Просто не позволяй себе такое снова.

Но Бенни не выглядит успокоенным. Отец никогда не спускает проступки так легко.

Мама берёт меня за руку.

— Пойдём, дорогая. Давай посмотрим, сможем ли мы найти твоего возлюбленного.

Я расправляю плечи и натягиваю на лицо маску, которую мама учила меня носить всю мою жизнь. Мне не нужно зеркало, чтобы знать, что морщины, пересекающие мой лоб, исчезают или что мои губы растягиваются в хорошо отработанной улыбке, которую никто не смог бы распознать как фальшивую, — не тогда, когда я могу наблюдать, как моя мать проходит через то же самое превращение, её мимолетное беспокойство о Бенни исчезает, как будто его никогда и не было.

Мама ждёт, пока папа и Бенни возьмут инициативу в свои руки, а затем мы следуем за ними вверх по ступенькам к богато украшенным деревянным дверям «Гранд Отеля Уинслоу».

ГЛАВА 2

НЕЛЛ

Июнь 2019.

Я, ПРИЩУРИВШИСЬ, смотрю на отель сквозь лобовое стекло, пока папа ведёт наш потрёпанный фургон «Королла» 94-го года по извилистой гравийной дорожке мимо лабиринта кипарисов, тропических розовых цветов и женщин одетых в «Гуччи» с сумочками-клатчами.

— Что ты об этом думаешь? — спрашивает папа, загоняя машину под навес перед входом.

Я удивлённо выгибаю брови.

— Ты уверен, что мы не должны использовать вход для прислуги или что-то в этом роде?

Он смеётся.

— Не очень скромно, да?

— Это прям замок, — говорю я, мой голос мягок как шепот, когда я всё это воспринимаю.

В отличие от квадратных, шаблонных отелей, в которых папа работал всю свою жизнь, в «Гранд Отеле Уинслоу» нет двух одинаковых секций. Создаётся впечатление, будто кто-то склеил сотню викторианских домов вместе, обшив их одним и тем же белым деревянным сайдингом и покрыв сверху одной и той же патиново-зелёной крышей, чтобы скрыть все швы.

Визжат тормоза, и машина резко останавливается. Мы оба летим вперёд, наши потёртые, испачканные кофе ремни безопасности щёлкают на груди.

Я бросаю взгляд на папу.

— Нервничаешь?

Он улыбается через лобовое стекло семейству блондинов, пялящихся на нашу машину и быстро тараторящих друг с другом по-французски. Позади нас чёрный «Астон Мартин» держит дистанцию.

— Нет, — говорит он.

— Папа.

Я бросаю на него многозначительный взгляд.

— Машина всё ещё на ходу. Ты только что нажал на аварийный тормоз.

Он хмурится, глядя на рычаг переключения передач.

— Я?

Я заставляю себя улыбнуться.

— Не волнуйся. Ты будешь великолепен.

— Спасибо, Нелли Би. Просто… это высшая лига, понимаешь?

— Понимаю.

Мы не упоминаем о болях в груди, которые были у папы прошлой осенью — приступ паники, из-за которого он попал в отделение неотложной помощи, думая, что у него отказало сердце, — хотя это был самый страшный момент в моей жизни, и я до сих пор помню молитву, которая постоянно крутилась у меня в голове, пока мой учитель балета возил меня в больницу после занятий:

Не его тоже… Не его тоже… Пожалуйста, Боже, только не его тоже.

Дежурный врач сказал папе, что он загоняет себя в раннюю могилу и ему нужно начать относиться к жизни немного спокойнее. Папа некоторое время следовал совету. Он приезжал домой на семейные вечера кино и Тако по вторникам. В этом году он даже пришёл на мой весенний концерт, хотя это было в субботу, а он терпеть не мог оставлять помощника менеджера за главного на выходные. И это было в жалком домике с тридцатью двумя спальнями в Скалистых горах Колорадо, примерно в шестнадцатую часть размера «Гранд Отеля». Не говоря уже о том, что это был скорее причудливый маленький городок в стиле семейного клуба. Отнюдь не роскошный морской курорт с безупречной репутацией.

Если я увижу папу здесь вообще, кроме как на случайном раннем завтраке, я буду считать, что мне повезло.

Парковщик хорошо скрывает свою реакцию на нашу потрёпанную машину, позволяя себе лишь украдкой взглянуть на помятый бампер, прежде чем взять у папы ключи. Я выхожу из машины, закидываю на плечо свой заклеенный скотчем рюкзак и разминаю ноги. Я рассеянно перебираю ногами каждую балетную позу, пока другой служащий укладывает наш багаж на тележку, а папа представляется как новый менеджер по работе с гостями каждому сотруднику в радиусе трёх метров.

Мне не нужно оглядываться на папу, чтобы знать, что его грудь выпячена, плечи отведены назад, а губы растянуты в широкой улыбке, от которой ямочки на щеках превращаются в овраги. Уинслоу был его мечтой с тех пор, как он впервые посетил его в детстве во время двухдневного пребывания с родителями (две ночи, на которые они копили годами и о которых он до сих пор говорил как о самом экстравагантном отпуске, который они когда-либо брали).

Папе здесь уже нравится, а это значит, что его склонности трудоголика проявятся ещё до того, как мы распакуем наши сумки.

Стоя спиной к машине и парковке за ней, я смотрю на широкую кирпичную лестницу, ведущую к главному входу. Двери — массивные, старомодные, с причудливыми овальными окнами и гигантскими цветами магнолии, вьющимся плющом, пальмовыми листьями и вырезанными из дерева толстощёкими ангелочками — стоят открытыми, и сквозь темноту за ними я могу различить силуэты других гостей, проходящих регистрацию. Люди, о которых папа будет заботиться. Люди, которые будут подпитывать его склонности трудоголика.

«Будь счастлива за него, — говорю я себе. — Помни, что сказал доктор Роби. Ожидайте только хорошее».

— Но что вы делаете, когда вместо этого происходит что-то плохое? — я спросила доктора Роби на нашем первом сеансе четыре года назад, сидя в кожаном кресле напротив его стола и безумно потея. — Не лучше ли быть готовым к плохому, чтобы не было так больно?

Он ответил на мой вопрос другим вопросом.

— Почему ты так уверена, что с тобой случится что-то плохое?

Именно в этот момент я решила, что доктор Роби мне совершенно ни к чему.