Выбор девы войны - Вебер Дэвид Марк
- Да, - сказал он через мгновение. - Мы преуспели в некоторых, но потерпели неудачу в слишком многих других. Мы не можем позволить себе больше потерь, особенно в тех случаях, когда победа казалась нам близкой. Слишком многое зависит от того, что там произойдет, и именно по этой причине ваш проклятый дядя изо всех сил старается нанести их нам, но никто из вас, похоже, не способен остановить его. Я заглянул в будущее, Карнэйдоса. Если мы не сумеем остановить этот поворот событий в пользу Света, если успехи Томанака продолжатся, нашей власти, власти всех нас может быть нанесен катастрофический ущерб.
Он сделал паузу, позволяя смыслу проникнуть во всех его слушателей. Не то чтобы они не должны были сами понять, насколько ужасной может стать их ситуация, но иногда им требовалось, чтобы их всех встряхнули за шиворот, прежде чем они достаточно надолго смогут отойти от своих заговоров и взаимных предательств, чтобы действительно подумать о природе своей борьбы с Богами Света.
Он откинулся на спинку своего трона, свирепо глядя на них сверху вниз, его собственные мысли проносились сквозь века, прошедшие с момента его неудавшегося восстания против собственного отца. Это была вина его брата, еще раз сказал он себе, и гром прокатился за пределами дворца эхом его внутренней ярости. Это был Томанак, который сплотил остальных после сокрушительной неожиданности первоначальной атаки Фробуса. Томанак, который лично сразил Фробуса, отнял у него его настоящее имя и дал ему то, которое он носил сейчас. "Искатель правды" - вот что означало это имя, и в глубине своего поражения он не смог отказаться от него, когда его брат навеки привязал его к нему. Даже он теперь не помнил, как его когда-то звали, и подумал, что, возможно, больше всего ненавидит Томанака за это.
И все же, как бы сильно он ни ненавидел и ни боялся Томанака, мириады миров смертных он ненавидел еще больше.
Его попытка завладеть силой Орра как своей собственной почти увенчалась успехом, но в тот момент, когда Томанак вырвал ее обратно из его рук, эта сила раскололась, разбилась на большее количество осколков, чем мог сосчитать даже бог. Хуже того, каждая из этих частей обрела свою собственную жизнь, свое собственное существование, и когда это произошло, судьбы всех богов оказались в плену у тех ничтожных, мелких клещей, ползающих по всем многочисленным мирам, выплеснутым из расколотой, разрушенной силы, которую он жаждал сделать своей собственный. В тот момент возникла новая концепция - концепция времени. Концепция будущего... и конца. И даже сами боги не были невосприимчивы к этому, не способны игнорировать бесконечный, устойчивый поток лет, скользящих один за другим в пасть вечности. Но еще хуже, гораздо хуже, было невыносимое открытие, что эти эфемерные смертные держали его судьбу в своих руках.
Во многих отношениях только фрагментация силы Орра сохранила жизнь Фробусу, поскольку не было никаких сомнений в том, что Томанак сделал бы с ним, если бы только мог. Но все они были вовлечены в неопределенную судьбу, которую Фробус невольно, непреднамеренно создал. Даже Орр был уменьшен, ослаблен, лишен способности управлять приливами и отливами судьбы и оставлен таким же пленником этих капризных смертных, как и сам Фробус. Восстановление его силы было за пределами его собственной досягаемости, и ни оставшиеся Боги Света, ни Фробус не могли восстановить его за него. Она должна исцелить себя в полноте этого смертного времени творения.
Но как бы она исцелила сама себя? Фробусу потребовались столетия, чтобы осознать, что этот вопрос вообще может быть задан, потому что никто никогда не задумывался над возможностью того, что власть Орра может быть разрушена, и поэтому никто никогда не рассматривал, что может произойти, если это случится. Он знал, как расстроен был Томанак тем, что катастрофическое столкновение стольких потенциальных альтернативных вариантов будущего помешало ему убить его за предательство, но у Томанака не было выбора. Смерть бога, любого бога, высвободила бы слишком много дополнительной силы, внесла бы слишком много дополнительной неопределенности в разрушенное настоящее и хаотичное будущее царства Орра. И поэтому Томанак был вынужден оставить его в живых, позволить ему покинуть дом, из которого он был изгнан за свои преступления, позволить ему создать свое собственное царство в разрушенной путанице слишком многих реальностей.
И когда он бродил по границам этого меньшего царства, созерцая гораздо более обширное, которое он так соблазнительно держал в своих пальцах, это пришло к нему.
Вся вселенная, изначальная, не разрушенная вселенная, великое творение его отца, была разрушена силой Орра. Это было так, как если бы на каменный пол уронили стакан, и осколки разлетелись во все стороны. Никто, даже бог, не мог предсказать, где может приземлиться какой-либо из них, а тем более где все они могут закончить свои подпрыгивающие путешествия по камню. Теперь они лежали разбросанные, сбитые в беспорядочные кучки без смысла или причины, отделенные друг от друга и все же стремящиеся на каком-то глубоком, фундаментальном уровне снова стать единым целым. Чтобы снова стать единым целым. И когда они лежали, их можно было собрать обратно подходящей парой рук. Их можно было бы... собрать заново, собрать снова вместе, и руки, которые соединили бы их снова, контролировали бы, во что они превратятся в тот день, когда они снова станут одним целым.
Если бы он мог вернуть их, собрать достаточное их количество вместе по своему выбору, он мог бы переделать их не как отражение и восстановление силы Орра, а как свою собственную.
Конечно, этот адский зануда Семкирк додумался до этого раньше него, и его проклятые братья и сестры, даже этот легкомысленный дурак Хирахим и этот жалкий простак Сорбус сами взялись за восстановление разбитых осколков. Но тут была одна загвоздка. У этих кусочков был свой собственный разум. Они были... податливыми. Их можно было формировать, убеждать, соблазнять, даже брать, но только изнутри. В конце концов, они сами выберут свою судьбу на основе своих собственных решений, и этот выбор, и только этот выбор, определит, в чьи руки они попадут в свое время.
Это была гонка между ним и его братьями и сестрами, и поэтому он взял себе жену и произвел собственных детей, чтобы помочь себе в борьбе. Даже с ними он был сильно в меньшинстве, но не все Боги Света одинаково подходили для характера борьбы с ним. И самая ироничная вещь из всех заключалась в том, что индивидуальная сила имела в лучшем случае второстепенное значение. Они были вынуждены бороться за каждую реальность отдельно, индивидуально, и характер соревнования нивелировал разницу между их способностями. Любой бог мог бы уничтожить любой отдельный фрагмент этой разрушенной силы, но никто из них не знал, сколько фрагментов можно уничтожить, прежде чем рухнет целое, и поэтому никто из них не осмелился уничтожить ни один из них. Они должны противостоять друг другу в пределах и ограничениях, которые может выдержать каждая отдельная смертная реальность, пока эта реальность не достигнет своего переломного момента и не перейдет во владение Света... или Тьмы.
И со временем достаточное количество этих индивидуальных реальностей перешло бы на одну сторону, чтобы эта сторона завладела ими всеми. Что означало, что, несмотря на его неудачу много веков назад, Фробус все еще может выиграть все, к чему стремился.
Но это могло произойти только в том случае, если бы те смертные, которых он ненавидел всей своей сущностью, ненавидел за то, что они в конечном счете держали его судьбу в своих руках, дали ему эту победу. К счастью, лишь ничтожная часть из них осознавала, за какую награду действительно боролись боги, и их ничтожная продолжительность жизни сделала большинство из них близорукими и легко обманываемыми. Многие из них едва могли дождаться, когда отдадут себя ему и его детям, и его ненависть к ним только сделала вкус их душ еще слаще.
И все же не все из них были слепы, не всех было легко соблазнить. Их сопротивление Тьме пронизывало их реальность, как стальные ребра, и некоторые из них... о, да, некоторые из них были гораздо опаснее других.
