Виталий СЕРТАКОВ - БРАТСТВО КРЕСТА
– Всё время сушит внутри… - пожаловалась мама Рита. - Я плохо понимаю, что у вас там творится, в городе, но родители говорят, что их дети довольны. Доволен ли ты, Клинок, что принял детей Качальщиков в круг городских? Не будет ли большой вражды?
– Я как раз сейчас об этом вспоминал, госпожа. Не скрою, всё очень непросто. Слишком… - Он хотел сказать "слишком разное мировоззрение", но вовремя себя одернул. - Большая разница во взглядах на мир, госпожа. Однако я рад, что ваши люди понимают мои сложности и понимают важность объединения…
– Об этом я и хотела с тобой поговорить. Ведь кроме детей Качальщиков вы учите и дикарей.
– Они такие же люди, госпожа. Я имею в виду тех умственно здоровых людей, кто одичал после Большой смерти. Их внуки абсолютно нормальны и получат паспорта наравне с остальными.
– Паспорта… - презрительно крякнула Первая Анна.
– И ты не боишься резни? - покачала головой слепая ведьма. - Пока их было мало, ты мог играть в милосердие, но мне сказали, что ты раздаешь землю и принимаешь в охрану даже чингисов.
Бердер приоткрыл левый глаз. При подобных обсуждениях Артур всякий раз чувствовал себя неуютно. Он хорошо знал отношение Качальщиков к дикарям как к дешевой рабочей силе и источнику пополнения низовой охраны. Детей рождалось слишком мало; могущественные лесные колдуны не брезговали работорговлей и не собирались от нее отказываться. Впрочем, так же поступали и горожане. Так поступали почти во всех областях новой России, с которыми город имел сношения.
Почти везде, кроме Петербурга.
Коваль давно для себя решил, что скорее умрет, чем даст развалить то зачаточное буржуазное государство, что зарождалось на Неве. И Бердер, и другие Качальщики, которые обладали широким кругозором, прекрасно сознавали выгоду подобной вольницы. Только за последние три года население питерских окрестностей перевалило за двести тысяч человек, и в подавляющем большинстве это были беглые рабы или крепостные из других областей. Губернатор получал дешевую рабочую силу, рекрутов для воинских формирований и колоссальный рынок сбыта товаров для городских ремесленников.
Но в стократ важнее экономических оказались выгоды политические и военные. Когда в сто тридцать пятом году, после двух лет неурожая в Поволжье, в город хлынули орды голодных переселенцев, Старшины палат предлагали губернатору мобилизовать всех мужчин и любой ценой повернуть беженцев обратно. Он не послушал, хотя паника в городе началась страшная. По свидетельствам дальних дозоров, с юга катилась настоящая лавина, не меньше сорока тысяч обнищавших, обезумевших людей. Они шли на слух о сказочно сытом северном крае, где власть нарезает пришлым угодья, выдает скот и даже выделяет рабочих для строительства дома. А кто желает учиться или служить, тех ждут вообще заоблачные богатства и почет.
Коваль всячески поощрял раздувание подобных слухов. Той весной он впервые поставил перед Старшинами задачу полномасштабной валютной экспансии. Таких заумных слов соратники не переваривали, но выражение "захват мясного рынка" всем понравилось. Требовалось всего-навсего втрое увеличить производство мяса на продажу и вдвое сбросить цену на ярмарке в Нижнем. С одной маленькой тонкостью - по твердым ценам продавать лишь за золото и серебро питерской чеканки, прочую валюту демонстративно принимать как некачественный лом. Продержавшись сезон, в дальнейшем можно было бы смело диктовать условия на мясном рынке.
Еще более грандиозные планы были у Артура относительно питерских обувщиков и стеклодувов. Единственным, крайне выгодным для Петербурга сектором, где он не мог рассчитывать на успех, оказалась металлургия. На "грязные" производства Качальщики наложили вечное "вето"…
Поэтому Коваль пошел на отчаянный шаг. Он не пустил голодных в город, но желающим получить надел были выданы ссуды на семена и молодняк скота. Стражники отперли амбары со стратегическим запасом. Дело шло с огромными трениями, вспыхивали драки и пожары, многие новые переселенцы проели и пропили весь первый урожай. Но спустя год весело дымили печки тысяч новых домишек в окрестностях Стрельны и бывшего Ломоносова, а в Нижний вышли первые караваны с демпинговым мясом.
Рынок пал.
Цель была достигнута. Тысячи мелких хозяйчиков средней полосы оказались под угрозой разорения, никто не хотел покупать у них ни птицу, ни свинину. Сотням новоиспеченных фермеров, чьи поля тянулись теперь почти до границы Вечного пожарища, губернатор платил натурой либо медью, а казна в одну осень распухла от золота.
После этого на сцену вышли эмиссары Учетной палаты. Во всех крупных поселках средней полосы пустили слух, что губернатор Петербурга предлагает земледельцам помощь в переселении, защиту и гражданство в обмен на пожизненный договор о продаже излишков казне. Те, кто давно жил в окрестностях Питера, хорошо знали, что такое гражданство и паспорт, даже неграмотные. Паспорт с собственным портретом и печатью Большого круга давал право на вечное владение землей, на вырубку леса, на бесплатную школу для детей, а главное - на скромную пенсию и на защиту без дополнительных вымогательств. Пенсия особо привлекала тех, кто не желал трудиться на земле, а предпочитал наниматься на строительные работы.
В Питер, к неудовольствию местечковых князьков, потянулись новые сотни обозов.
Самое смешное, что фермерские хозяйства составили, по сути, живой заслон вокруг респектабельного центра, где патрули Серго Абашидзе поддерживали жесточайший визовый режим. Но вслед за культурными переселенцами, привлеченными кредитами, коллективными праздниками с фейерверком и фантастическим жалованьем гвардейцев, в город поперли и дикари.
Миграция "насекомых" по европейской части страны, как презрительно называл горожан старый знакомый Коваля, Исмаил, Хранителей мало интересовала, но они крайне болезненно переносили уход полудиких племен из леса. Исмаил отдавал должное ловкости губернатора: при колоссальном размахе хозяйственной деятельности Слабых меток вокруг города почти не появлялось, детей Качальщиков сторонились, но не ущемляли в правах, и ни один промышленный гигант не портил воздух.
Нанимая на осушение канав очередную партию "желтых", чингисов и прочую дикую братию, Коваль всякий раз размышлял, насколько хватит терпения у Хранителей. А ведь кроме них, были еще Озерные колдуны, - влиятельная секта, расползшаяся по берегам Ладоги и Чудского озера, с которой тоже приходилось ладить, обмениваться улыбками и вести дела.
Озерные колдуны не меньше Качальщиков были заинтересованы в дармовой "рабочей скотинке", а главное - в новорожденных. После того, как из предместий пропали несколько младенцев и прошел слух, что колдуны обращают под Красной луной самых обычных детей, Артуру пришлось сжечь целую деревню на западном берегу Ладоги. Во время перехода по гнилым болотам пограничники Абашидзе понесли больше потерь, чем в вооруженных стычках с шептунами.
Но жертвы были не напрасны. Вместо затяжной войны, которую предрекали старики, губернатор получил мир. Детей вернули, но Артуру пришлось обещать Качальщикам, что его покровительство не распространится на лесных дикарей…
Хранительницу неверно информировали, взрослых чингисов не принимали в охрану. Военный совет допустил лишь формирование летучих патрулей из головорезов, категорически не приспособленных к труду. Основная масса чингисов довольствовалась теплыми землянками, пайком и киркой. Однако губернатору лишний раз дали понять, что присматривают за каждым его шагом.
– Мы принимаем, госпожа, и будем принимать всех, кто признает законную власть и трудится на общее благо, - в сто первый раз проявил твердость Коваль.
Мама Рита усмехнулась.
– "Общее благо"… Ты неисправим, Проснувшийся. Когда-то ты сказал мне, что ваше вонючее государство тоже кричало о всеобщем благе… И чем всё закончилось? Н-да… - Она отпила еще глоток. На сморщенной шее тряслись нитки с оберегами. - С тобой хочу поговорить не только я.
Девушка, подливавшая воду, что-то тихо сказала, просунув голову за ширму. Коваль с самого начала чувствовал, что за тяжелой занавеской, перегораживающей комнату надвое, кто-то есть. Но он давно привык к странностям Качальщиков. Если гости не хотят показаться, значит, так и надо…
Полотнище откинулось, и вышли трое. Первого Коваль сразу узнал. Отшельник Кристиан, валдайский брательник Исмаила. Прочие были незнакомы, но, несомненно, принадлежали к той же породе.
Хранители памяти.
Замкнутая каста, члены которой почти никогда не общались друг с другом и уж тем более не появлялись на людях. Тонкая прослойка мутантов с даром ясновидения, чьи прозрения часто не могли передать внятно даже они сами. Угловатые кряжистые фигуры, длинные седые волосы, заплетенные косичками, и потрясающе крепкие зубы. Одеты были Хранители памяти как настоящие отшельники, проехавшие или прошагавшие пешком много километров.
