Павел Буркин - Полночь мира (=Пепел Сколена)
- Я его уничтожу, когда освобожу Эвинну, - отозвался Моррест. А ведь верно говорит старикан: как бы ненароком не устроить тут научно-техническую революцию. Техника двадцатого века при менталитете пятого... Бр-р! Все равно, что дать атомную бомбу неандертальцам.
- Дай-то господь, чтобы додумался. Но есть и другая проблема: каждый новый переход между мирами как бы расшатывает врата. И оба мира, твой и чужой, вынуждены защищаться: поэтому-то, трижды преодолев врата, ты не сможешь этого сделать в четвертый. Вообще не сможешь. Никакими средствами. Поэтому, если будешь возвращаться, подумай, к каким последствиям привело твое первое тут появление, и к каким приведет второе. Пока ты еще не слишком изменил путь истории Сэрхирга, но в следующий раз изменишь кардинально и непоправимо. И будут те изменения к добру или к худу - знает лишь Господь Арлаф.
- А ваши книги... Они - не изменят?
- Изменят. Но в очень небольшой степени, ведь они будут лишь пылиться в каком-нибудь архиве, ждать своего часа. Такое изменение можно довольно точно предсказать. Но в будущем, конечно, все равно сохраняется элемент неожиданности. Что будет, когда наши книги вернутся в этот мир? Мы не знаем, но до тех пор пройдет еще не один век. Даже не одно тысячелетие. А если и случится... Мы верим, что Господь Арлаф направит события в нужную сторону. Изменения, которые несешь миру ты, куда больше. Мы вынуждены на них согласиться, потому что это - плата за спасение наследия веры.
- Я понял, Джибран-катэ, - негромко произнес Моррест. Как странно, еще час назад чужой человек, злейший враг, вождь кровавой секты, теперь казался почти родным. Спокойная мудрость старца действовала сильнее угрозы пыток. - Теперь глупый вопрос: когда приступать?
- Если не хочешь показаться в своем мире с подбитым глазом, - хмыкнул старик. - То несколько дней спустя. А если тебе плевать - то хоть сейчас.
- Каждый день на счету, - произнес Моррест. - А фингал, если что, кремом помажу.
...Когда Морресту развязали глаза, он был в небольшом помещении, комнатке со стенами, расписанными роскошными фресками. На одной из стен, искусно вписанный в изображение, виднелся золотой щит - точь-в-точь такой же, как тот, что стерег вход - только еще роскошнее, инкрустированный бриллиантами. Моррест аж присвистнул, увидев рубин с кулак величиной. Такой роскоши он не встречал даже во дворце Амори. Интересно, как они сохранили такое богатство, за три-то века преследований?
- Ты готов? - поинтересовался Джибран.
- Ага, - усмехнулся Моррест. "Чтобы попасть в иной мир, надо маленько побухать, - вертелось в голове. - Чтобы спасти народную героиню, надо лишь нажраться... Цирк, ей-богу, цирк!". На всякий случай проверил дорожный мешок. Книги на месте, оба меча тоже, хотя даром они там не нужны, на всякий пожарный немного еды. Опять же, запасная одежда - как знать, вдруг его угораздит попасть в зимнюю реку? А вот монетки можно бы и выложить - да только зачем? Пусть все будет с собой, потом ведь возвращаться.
Джибран с интересом следил за его приготовлениями, все-таки на его памяти впервые уходили в иной мир... Бр-р, даже звучит как-то заупокойно! В руках старца невесть откуда появились два изящных серебряных флакона. Грамм сто, не больше. Многовато для яда, но мало для воды. Да что там такое?
- Откупорь и пей. А этот положи
Моррест отвинтил крышку, подозрительно понюхал содержимое. Знакомый запах! Он уж и не надеялся, что когда-нибудь еще учует. Запах родины... Кто бы мог подумать, что это - запах банальной водки? Конечно, водки не простой - пьют же ее, родимую, миллионы, и никого в чужой мир не забрасывает... И все-таки - водки. Отбросив сомнения, Моррест выдохнул, произнес: "Ну, за знакомство, Джибран-катэ!" - и одним глотком протолкнул жгучую жидкость в горло.
Водка ударила в голову быстрее, чем ей полагалось. И гораздо сильнее. Комната, Джибран, золотой щит - все поплыло перед глазами. Ощущения были знакомыми - точь-в-точь как тогда, появился даже густой, как молоко, туман, хотя откуда ему взяться в комнате. Снова это ощущение полета...
И в ноздри ударил совсем уж забытый запах бензина, в уши напористо рванулась музыка. О как! "Любэ"! Надо же, кто-то еще это старье слушает. "От Волги до Енисея - леса, косогоры да степи. Расея, моя ты Расея..." Моррест приподнялся - оказывается, его закинуло в кусты.
Моррест - или теперь уже снова Миша? - огляделся. Его забросило в замусоренный, загаженный пригородный лесок, из-за блеклой листвы доносился неумолчный шум шоссе. А посреди полянки встала дорогущая иномарка цвета молодой листвы. Мотор рычал, музыка гремела, а с капота машины неслись стоны и вскрики. Они почти заглушали суровое мужское сопение.
Картина была что надо: Моррест оказался как раз сбоку - будто нарочно, чтобы увидеть все подробности. Мужик лет сорока, спустив брюки делового костюма, яростно двигался между ног молоденькой блондинки, которая жмурилась и попискивала. Волосы рассыпались по ветровому стеклу, галстук мужика болтался - ни дать, ни взять, успешный коммерсант захотел приключений. Дамская сумочка была небрежно брошена в водительское кресло, по сидению рассыпались тысячерублевые купюры. "Есть такая профессия, - с легкой завистью подумал Миша-Моррест. - Буржуев ублажать".
Глазеть на разврат он долго не стал. Кто знает, как соотносится земное время и сэрхиргское. Может, на счету каждая минута. Миша надел заплечный мешок - и зашагал к шоссе. Отчего-то казалось, что место ему знакомо - давным-давно, до путешествия в другой мир, он временами наведывался сюда с друзьями: шашлычка зажарить, "политру" приговорить. Знать бы тогда, чем это кончится. Так, а вот и шоссе. Километра три по лесу, потом мимо так и не достроенного завода, ныне прибежища бомжей и наркоманов - и вот он уже в городе.
Дальше Моррест-Миша мог пройти с закрытыми глазами - даже теперь, после года на чужбине. А года ли? Вдруг тут он отсутствовал всего день? С немалым испугом Моррест вышел к освещенному неоновым заревом дому культуры, опасаясь увидеть афиши с незнакомыми - еще не снятыми, когда он попал в Сколен - названиями фильмов. Но нет, афиши висели те же самые, которые он видел перед отъездом в Питер. Вон та, "Только до 27 июля" - считай, подсказка. В Сколен он попал 22-го - значит, прошло не более пяти дней. Даже если сейчас двадцать седьмое, прошло лишь три дня с тех пор, как он должен был вернуться из Питера. Три дня - это все же не полгода... и не двадцать лет. И не двести. А вот газета, выброшенная каким-то обормотом. Так, что за дата... Отлично, и год тот же. Он еще не успел стать "без вести пропавшим", даже не опоздал, хе-хе, на работу.
