Кирилл Шатилов - Торлон
Фокдан осмотрел его под утро, когда Норлан еще крепко спал, и обнаружил, что орудием убийства послужил довольно странного вида нож с тонким лезвием и слишком короткой для руки, но тяжелой, похоже, костяной рукояткой. Вероятно, он предназначался именно для метания. Ни виггеры, ни тем более шеважа подобными не пользовались. Дикари вообще со всем железным расставались крайне неохотно. А уж такой нож наверняка не поленились бы извлечь из горла жертвы и прихватить с собой. За них это сделал Фокдан. Теперь нож торчал у него из-за пояса и был его единственным оружием. Может, с арбалетом так легко прощаться не стоило, но зато есть надежда, что он заставит Ризи поверить в придуманную Норланом сказку. Отобрать у парня меч Фокдан тоже не мог: Норлан должен был вернуться целым и невредимым, без видимых потерь. Жаль, что убитый шеважа оказался безоружен. Тоже, кстати, необъяснимое обстоятельство. Если его обобрали раньше Фокдана, то почему оставили нож в горле? А если Фокдан первым нашел его, то тем более удивительно, чтобы дикари смело разгуливали поблизости от своих заклятых врагов даже без лука. Нет, что-то явно неладное творится в старом добром Торлоне…
Вот бы знать, послушался Локлан его советов и послал ли гонцов или хотя бы весточку на все заставы Пограничья с предупреждением о надвигающейся угрозе? Если нет, если поленился или не стал спорить с Ракли, то теперь уже поздно. Он, конечно, и сам мог бы сейчас свернуть с намеченного пути и попробовать пробраться хотя бы на те заставы, местоположение которых знал наверняка, но это могло обернуться для него напрасной жертвой. Во-первых, он бы наверняка опоздал. Если гонцы не отправились в дорогу в тот же день, когда он разговаривал с Локланом, они тоже опоздали. Тогда хорошо еще, если кто-нибудь из уцелевших добрался до Вайла’туна, как добрались в свое время они, еле живые, опозоренные бегством и никому, по сути, не нужные. А во-вторых, для него это означало бы полное крушение планов и верную гибель, на сей раз по-настоящему, поскольку там наверняка есть кому донести о его возвращении «из царства Квалу» все тому же Локлану или его отцу.
Нет, правым окажется тот, кто понимает, что грядут большие перемены и что отныне для вабонов, а тем более виггеров, единственным верным лозунгом становится недопустимое прежде выражение «каждый за себя». Кто же это сказал? Эриген? Да, кажется, молва приписывает эти «неправильные» слова ему, изгою, предавшему своего друга, великого Дули. Вправду ли он их говорил? Вправду ли был негодяем и предателем? Отец почему-то считал иначе. Отец… Он вообще был человеком странным, если не сказать больше. Превосходный воин, он никогда не кичился своим искусством и легко мог отдать победу в учебном поединке любому, кого но одному ему понятной причине считал более достойным. Он вообще старался избегать споров. Вероятно, поэтому к его словам всегда прислушивались. Фокдан чувствовал даже, что если бы во главе заставы стоял не Граки, на его место был бы единогласно избран Шиган. Это было удивительно. Довольствуйся малым… В отличие от многих других мудрых воинов, старейшин и проповедников, его отец всегда мог подтвердить свои слова собственным примером. За это его уважали все, даже те, кому многие его высказывания могли прийтись не по душе. Таким он был человеком. II Фокдан очень хотел походить на него. Во всем. Глядя на отца, он даже начал сбривать волосы, густые и вьющиеся, еще в юности, чем позабавил родню и соседей. Однако от однажды принятого решения не отступился, и теперь его примеру следовали многие виггеры, наивно полагая, будто сверкающая, как яйцо, голова призвана наводить страх на волосатых дикарей.
Согласившись отправиться вспять, то есть вернуться на пепелище уже давно ставшей ему родной заставы, Фокдан в душе лелеял надежду все-таки отыскать тело Шигана и не только отдать сыновний долг, но и хотя бы отчасти успокоить кровоточащую совесть. Ведь он как сын должен был остаться с отцом, защищать его и, если надо, погибнуть в последнем бою. Но, когда началась та ужасная огненная осада и он по зову сердца бросился на знакомый голос, призывавший обезумевших от страха эльгяр строиться в шеренги и передавать из колодца ведра с водой для тушения расползающегося во все стороны пожара, тот же голос отдал ему, как всегда, внятный, но оглушительно тихий приказ: во что бы то ни стало бежать с заставы, возвращаться в Вайла’тун, предупредить всех, кого он встретит, о надвигающейся из леса угрозе и, если заставу не удастся спасти, идти к «верным людям». Именно туда Фокдан и держал сейчас путь.
Если бы он бежал с заставы один, а не встретил в подземном ходе Фейли, Хейзита и остальных, то, ни на мгновение не задумываясь, проделал бы этот прямой путь уже тогда, даже не подумав, что можно возвратиться в замок. Но не бросать же ему было товарищей в лесу. Кроме того, ему наивно представлялось, что, если начать с могущественных обитателей Меген’тора, весть об опасности разойдется с необходимой быстротой. А ведь отец ставил перед ним именно эту задачу. Теперь время безвозвратно ушло, Фокдан многое, слишком многое понял, замок, по всей видимости, остался глух к его предупреждениям, уверенный в своей достаточной удаленности от Пограничья, друзья, вероятно, вновь обрели приют и спокойствие, так что перед ними всеми совесть его была чиста. Остался лишь сыновний долг да вера в то, что кому-то в этом мире все же понадобится его знание жизни и небрежение к смерти.
«Верными людьми» отец, как ни странно, величал вовсе не закаленных в боях виггеров, а безобидных с виду фолдитов, населявших плодоносные окраины Большого Вайла’туна. Когда Фокдан поинтересовался однажды, почему он так считает, Шиган грустно покачал головой и пояснил, что многие виггеры верны разве что тем, кто платит им жалованье, тогда как всем фолдитам поголовно приходится кормить себя самим и надеяться им ни в случае неурожая, ни в случае вражеского посягательства не на кого. Придет время, сказал Шиган, они возьмут в руки оружие и станут плечом к плечу с воинами, пусть даже никто их за это не отблагодарит. Он как будто предчувствовал, что в один далеко не прекрасный день вяло тлевший до сих пор огонь войны может не только вспыхнуть с новой силой, но и перекинуться на безвинные дома вабонов.
Фокдан был в этих местах первый и последний раз зимы три или четыре назад в сопровождении отца, который по пути из Вайла’туна на заставу вознамерился перековать свой старый меч, прикупить наконечников для стрел, подновить потускневшие латы, а заодно навестить «давнишнего приятеля», как выразился он, хитро подмигивая удивленному сыну. Давнишнего приятеля в том туне, куда они поначалу заехали, не оказалось. Тамошние фолдиты пояснили, что нужный им кузнец уже пару зим как перебрался на постоянное жилье в дедов торп и что если они поспешат, то застанут его за работой, а не то он, кажись, собирался на рынок сторговывать последние железные товары перед вынужденным зимним перерывом.
