Алёна Алексина - Игра со Зверем
К счастью, окружающие были так увлечены происходящим, что не обращали внимания на провидца, свирепо поглощающего силу ненависти и боли. Кассандра закусила губу и, выталкивая каждое слово, прошептала:
— Я хочу понять. Зачем ты так со мной? Так… жестоко.
Амон застыл, словно решая, что ответить на эти слова. Он смотрел в темные глаза, взгляд которых тонул в его узких звериных зрачках. Мгновение, второе… Наконец, демон сделал шаг назад и произнес медленно, вкрадчиво:
— И думать об этом не смей.
По белой щеке страдалицы поползла одинокая слеза, но она сердито смахнула ее ладонью.
— Поздно, — с горечью сказала упрямица. — Я сделала свой выбор. Уходи. Нас двоих тебе не победить.
— Кэсс…
— Амон, хватит, — Тир и еще трое демонов, преградили мятежнику дорогу, мешая подойти к обоим оракулам. — Достаточно на сегодня. Проклятье снято, а свои личные счеты своди не здесь.
Остальное ниида почти не видела и не слышала. Она изможденно опустилась на холодную жесткую землю. Сил не осталось. Слишком тяжело дался ей мучительный разговор, слишком много зла упало в душу, распускаясь там цветами обиды и гнева.
— Тирэн! — оракул вернул себе прежнее самообладание и решительно перехватил инициативу. — Проследи, чтобы бывшего квардинга проводили до материка Рик-Горд и выстави охрану, чтобы он не покинул его ближайшие тридцать лет.
— Всего тридцать? — новый вожак воинства Ада вопросительно посмотрел на Динаса.
— Он разрушил проклятье… — прорицатель помолчал, надеясь, что демоны примут его плохо скрытую ярость за милость, и объяснил, — поэтому, несмотря на все свои интриги, заслуживает снисхождения. Однако совсем оставить его без наказания было бы верхом легкомыслия. Поэтому его кара — ссылка на тридцать лет. Думаю, Совет не станет оспаривать это решение.
— Кэсс! — Хозяин шагнул к рабыне, но Тирэн вновь преградил ему дорогу.
— Мой квардинг, я позабочусь о вашей… невольнице в ваше отсутствие, — сладким голосом сказал он. — Вперед.
Черные точки уже растворились в расцвеченном закатными красками небе, а Кассандра все смотрела и смотрела в темнеющую высь. Девушку била дрожь. Колдун, стоящий рядом, заглянул ей в лицо, и даже попытался пролезть в мысли. Бесполезно. Слишком сильная. А ведь она даже не понимает, насколько велика её Стихия.
— Хочешь отомстить? — тихо спросил старик.
Она молчала. Боль ее еще не утихла, но постепенно — провидец наслаждался тем, как прибывала в душе человечки горечь — перерождалась в злобу.
— Я все еще его рабыня, — напомнила красавица с неживым лицом и остановившимся взглядом. — Он не отпускал меня.
— Ты оракул. Поэтому никто, кроме мужа, не будет иметь над тобой власти, — Динас протянул несчастной руку.
Тяжело опираясь о сухую, но сильную ладонь, страдалица поднялась с земли.
— Почему ты остановила Амона? — не смог сдержать любопытства демон. — Что тебе открылось?
— Я увидела свою смерть после вашей схватки, — последовал тихий ответ. — Он бы…
Оракул вздохнул с притворным сочувствием.
— Есть способ отомстить…
— Нет, — отрубила упрямица. — Я разучилась верить. В вашем мире наивность — смертельный недостаток.
— Девочка… — покачал головой собеседник, — я лишь стану тебя учить. Это мой долг — передать свои знания. А потом ты отомстишь. Сама. Как сочтешь нужным.
Ниида долго смотрела в спокойное темное лицо. Ей не надо было даже спрашивать о замыслах, которые владели демоном — все его мысли она читала, как открытую книгу. Поэтому, сжав зубы, Кэсс кивнула.
— У нас тридцать лет.
* * *Натэль вышла из пещеры, когда на Мертвую долину медленно опускались сумерки. Суккуб провела в гроте столько времени, сколько требовалось на то, чтобы ни во что не влипнуть. Она не слышала ничего из происходящего за стенами пещеры — подземелье неведомым образом отсекало звуки внешнего мира. Девушка так бы, может, и не решилась выйти до самой ночи, но Хозяин пещеры шепнул:
— Ит-ти… теп-перь мош-шно…
Лишь после этих слов Нат стрелой бросилась вон. Фрэйно! Ей нужно найти Фрэйно! Нужно столько всего ему рассказать, выплакаться, обнять и убедиться, что все закончилось. Все.
Вид, открывшийся искательнице приключений, заставил её испуганно застыть. На сколько хватало глаз, Мертвую долину покрывали какие-то черные бугры. Среди них бродили, переговариваясь, демоны, то и дело наклоняясь. Всмотревшись пристальнее в лиловые сумерки, тугодумка с ужасом поняла — то, что она приняла за бугры — груды беспорядочно разбросанных истерзанных тел. Только сейчас несчастная почувствовала пряный запах крови и изодранной плоти. Натэль бросилась бежать, оскальзываясь и спотыкаясь.
Пару раз она едва не упала, запнувшись обо что-то, некогда бывшее живым, но не стала всматриваться — обо что именно. Она мчалась, пытаясь рассмотреть среди разбредшихся по полю воинов знакомый силуэт. Его не было. Нигде не было! Паника захлестнула рассудок, нога задела что-то бесформенное и раззява едва не полетела кувырком, но в последний момент удержала равновесие и оглянулась.
Это было крыло. Безжизненно вывернутое, холодное. Девушка подходила медленно, чувствуя, как ледяной ком застревает в горле, мешая дышать. Она приблизилась, трясясь всем телом и вытягивая шею, чтобы лучше разглядеть лежащего. Незнакомый ей демон.
— Эй! — крикнули издалека. — Здесь!
Суккуб обернулась и увидела, как сразу несколько ратников бегом направились куда-то в сторону от того места, где она стояла. Собирают выживших.
Вот один из бойцов наклонился к лежащему, а потом выпрямился, отстегивая от пояса меч. Он что же… собрался добивать? У бедняги закружилась голова. Пришлось сесть на землю, борясь с тошнотой и отчаянием.
Может быть, ей тоже надо бродить по полю, смотреть под ноги, вглядываться в мертвые лица, в изуродованные тела и искать? А потом, когда страшная находка явит себя среди груды изувеченной плоти, упасть рядом? Потому что как и зачем жить, если… если больше не для кого?
В ушах шумело. Она вскинула голову и попыталась подняться, но тут взгляд выхватил из мешанины изувеченной плоти мертвую руку. Нат застыла, словно зачарованная глядя перед собой. Потому что эти пальцы всего несколько дней назад ласкали её, эта ладонь — тяжелая и горячая — ложилась на макушку, зарываясь в волосы. Синеволосая красавица закрыла глаза.
Почему-то казалось — вот сейчас упадет и умрет. Нет. Проклятое тело, привыкшее к телесной боли, не хотело умирать от боли душевной. И сознание уже не плыло. Вдруг стало тихо и ясно на душе. Осиротевшая рабыня поняла — никогда больше эта рука не коснется её. Никогда не зазвучит над ухом насмешливый голос: «Сладкий Персик, что ж ты такой бестолковый?».
