Робин Хобб - Магия отступника
Но мигом позже я все же закричал, когда комнату вдруг охватило пламя. Эмзил грохнула об пол второй фонарь вслед за первым. Он разбился, масло плеснуло мне на сапоги и штаны. Голодное пламя метнулось следом.
— А теперь беги, проклятый идиот! — заорала на меня Эмзил.
Она вбежала в комнату, прямо в огонь, хлеща по полу саблей.
Корни корчились и обугливались, и я услышал сердитый вопль мальчика-солдата.
Не обращая внимания на пламя, Эмзил снова и снова обрушивала клинок на пол, очерчивая вокруг меня кольцо и буквально вырубая меня из древесной хватки. И между делом пинала корешки, подбирающиеся к ее собственным, легко обутым ногам. Я отчаянно отрывал ступни от пола, словно цепной пес, натягивая последние нити привязи. Гневный вопль мальчика-солдата в моем сознании резко оборвался, когда очередной отчаянный удар клинка рассек последний корень. Вскормленное маслом пламя облизывало стены и подол платья Эмзил. От горящего ковра корней поднимался удушливый дым. Кара снова подбежала к двери.
— Бегите оттуда! — закричала она, швыряя в огонь очередной фонарь.
Когда он разлетелся осколками, огонь взревел и взвился выше. Я подхватил Эмзил на руки, и мы побежали. Коридор впереди нас остался темным, подсвеченным лишь пляшущим за нашими спинами пламенем. Пробегая мимо Кары, я попытался схватить ее за руку, но она меня опередила. Она вскарабкалась по мне, словно маленькая обезьянка, и прижалась к матери. Я едва ощутил на бегу, что моя ноша стала тяжелее.
«Огонь не боится магии», — подумал я.
Оглянулся я лишь однажды. По коридору стлался дым. Потолочные балки занялись. Я распахнул дверь, нырнул в проем вместе со своей ношей и быстро захлопнул ее за собой. Мы стояли снаружи, но нас по-прежнему скрывал колодец лестницы, ведущей к подземным камерам. Эмзил высвободилась из моих рук и встала на ноги. Кара плакала, вздрагивая от ужаса.
— Тише, — пришлось попросить мне. — Мы должны идти неслышно.
Нашим ослепленным пламенем глазам улицы Геттиса казались неестественно темными. Дверь штаба была приоткрыта, оттуда сочился свет. Мы осторожно прокрались по лестнице. Эмзил направилась к переулку, но я поймал ее за руку и увлек в другую сторону. Я не хотел проходить мимо дерева. Мы шагали быстро и тихо и при первой же возможности свернули с главной улицы.
— Теперь надо добраться до ворот, — шепнул им я. — И так, чтобы нас никто не видел.
Неожиданно Кара перестала приглушенно всхлипывать.
— Восточные ворота, — осипшим голоском предложила она. — Именно там я пробралась внутрь. Тамошний часовой уходит пить за свою будку. Все это знают. Он насквозь пропах тоником Геттиса.
Девочка не ошиблась.
Выбравшись за стены форта, мы похромали по пустынным улицам Геттиса. Мои ступни страшно болели, да и ноги Эмзил выглядели немногим лучше. Я хотел понести Кару, но Эмзил не выпускала дочь из объятий.
— Когда ты меня узнала? — тихо спросил я Эмзил, когда мы свернули к домику на окраине города, где нас поджидали остальные дети и повозка.
— Кара звала тебя по имени. Но, думаю, я узнала тебя, когда ты швырнул меня через комнату, а потом кинул в меня саблей.
— Почему?
— По взгляду. Не представляю, как ты здесь оказался и как ты вообще можешь быть Неваром. Но я рада.
Я решил, что сейчас не лучшее время, чтобы пытаться поцеловать Эмзил, и не был уверен, как она себя поведет, если я попробую обнять ее на глазах у дочери. Поэтому мы еще некоторое время шагали в молчании.
— Почему я должна все делать сама? — вдруг с досадой спросила она у ночной темноты и схватила меня за руку так, что мне пришлось повернуться к ней лицом.
Она шагнула вперед, прижавшись к моей груди, а я обнял их обеих, мать и дочь. Я поцеловал макушку склоненной головы Эмзил. Она пахла ламповым маслом и дымом. Головокружительный аромат. Она подняла ко мне лицо. Я наклонился к ее губам.
Кара заизвивалась между нами.
— Надо спешить — напомнила она нам. — Мы должны забрать Сема и Диа у гадкой женщины.
— Какой гадкой женщины? — спросил я, внезапно испугавшись.
— Пока госпожа была там, она была очень милой. И не становилась гадкой, пока Диа не начала плакать, и все не переставала, и разбудила ребенка той женщины. Она ворчала на Диа, а Сем велел ей оставить нашу сестренку в покое. И тогда она обозвала Сема шлюхиным сыном и сказала, мол, мама заслуживает того, что ее ждет, и завтра ее повесят, а сегодня она сидит в тюрьме, и мы все станем сиротами, а если бы у госпожи нашлось хоть полмысли в ее безмозглой голове, она вышвырнула бы нас на улицу.
— Вот же сука, — с чувством выговорила Эмзил.
— Да, — согласилась Кара. — Тогда я поняла, что мне надо вернуться за тобой. Я отвела Сема в сторонку и велела ему слушаться ее, чтобы я смогла ускользнуть. А после того как я уйду, взять Диа и наши вещи в повозку. Я велела ему успокоить Диа, а повозку отвести подальше от дома той женщины.
— Он же еще слишком мал, — возмутился я.
— Вас бы удивило, на что способен Сем, если этого хочет, — спокойно ответила Кара. — Он очень решительный. И он уже помогал госпоже запрягать лошадь в повозку.
Кара оказалась права. Когда мы добрались до домика, там оказалось тихо и темно. Если женщина и заметила, что оставленные на ее попечение дети сбежали, ее это не обеспокоило. Кара уверенно провела нас мимо дома, и сразу за развалившимся амбаром мы нашли Сема, сидевшего на козлах с вожжами в руках. Малышка Диа крепко спала в повозке. Кара и Эмзил устало забрались туда же и устроились возле нее. Я сел позади Сема.
— Поехали, — предложил я мальчику.
— Вы хотите править? — спросил Сем, протягивая мне вожжи.
— Только если ты считаешь, что не справишься сам, — ответил я.
Он хлопнул вожжами по спине лошади, и мы со скрипом покатили в ночь.
ГЛАВА 34
РАЗМЫШЛЕНИЯ О ПРОШЛОМ
Сем правил, пока не начал клевать носом. Когда я забрал из его рук вожжи, он чуть вздрогнул, а потом перебрался в заднюю часть повозки и уснул рядом с матерью. Несмотря на неровную дорогу и вихляющее колесо, мы ехали до рассвета и дольше. Когда солнце вскарабкалось на небо за моей спиной, я начал часто оглядываться, опасаясь погони. Когда к полудню так никто и не объявился, я начал надеяться на спасение. В тот день я останавливался лишь дважды, чтобы напоить лошадь. Мы перекусили на ходу хлебом, но я настаивал на том, чтобы ехать, пока не станет слишком темно для такой разбитой дороги.
Мы с Эмзил почти не разговаривали. Нам многое нужно было сказать друг другу, и большую часть не стоило обсуждать при детях. К моему удовольствию, Эмзил перебралась на козлы и села рядом со мной, а чуть погодя робко накрыла мою руку своей. Я искоса взглянул на нее.
