Робин Хобб - Волшебный корабль
Это была грубая, наспех исполненная татуировка. Даже не разноцветная, просто синяя. И тем не менее при всем том это был ее облик, вколотый в мальчишеское лицо… Проказница смотрела на Уинтроу в ужасе.
— Все из-за меня, — выговорила она наконец. — Если бы не я, ничего этого с тобой не случилось бы…
— Так-то оно так, — согласился он устало. — Но тебе не в чем винить себя. Право же, не в чем.
Он отвернулся и тяжело опустился на палубу. Догадывался ли он, как ранили ее эти слова?… Проказница попыталась дотянуться до него, разделить его чувства… Но мальчик, лишь накануне вечером трепетавший от своей и чужой боли, ныне являл собой великую неподвижность. Откинув голову, он набрал полную грудь свежего морского воздуха, проносившегося над ее палубами. Вдохнул и выдохнул.
Рулевой все старался направлять ее в главный фарватер. Проказница мстительно упиралась, рыская[80] на курсе. «Вот тебе, Кайл Хэвен. Не воображай, будто подчинил меня своей воле…»
— Не знаю даже, что и сказать тебе, — тихо сознался Уинтроу. — Когда я думаю о тебе, мне становится стыдно. Как будто я предал тебя, попытавшись сбежать. Но когда я начинаю размышлять о себе, то чувствую разочарование. Мне ведь почти удалось отвоевать свою жизнь. Мне не хочется тебя покидать. Но и сидеть здесь, как в заточении… — Он покачал головой, потом прислонился спиной к поручням. Он был оборван и грязен, и Торк, приведший его сюда, не снял с него кандалы. Уинтроу говорил через плечо, глядя наверх, на паруса. — Иногда мне кажется, что я разделился на две разные личности, и они стремятся к разным жизненным путям… Нет, скорее не так: без тебя я совершенно другой, чем когда мы вместе. Когда мы вместе, я утрачиваю… что-то. Не знаю даже, как назвать. Наверное, способность быть только собой…
У Проказницы всю кожу закололо от ужаса: он высказал едва ли не слово в слово то же самое, о чем она сама собиралась поведать ему. Они ушла из Джамелии вчера утром, но Торк привел к ней Уинтроу только теперь. И только теперь она увидела, в каком он состоянии. Всего же более ее потрясло ее собственное изображение, исполненное цветной тушью у него на щеке. Теперь в нем нельзя было заподозрить моряка, куда там капитанского сына. Самый обычный раб — и не более… Но при всем том, что ему выпало перенести, внутренне он оставался удивительно спокоен.
— У меня в душе не осталось места чувствам, — заметил он, отвечая на ее невысказанную мысль. — Сквозь тебя я касаюсь всех рабов сразу… Я сам становлюсь ими… Когда я себе это позволяю, то с ума начинаю сходить. Вот и стараюсь отгородиться от этого. Пытаюсь вообще ничего не чувствовать…
— Очень сильные чувства, — негромко согласилась Проказница. — Они слишком страдают. Их страдание переполняет меня, и я не могу отъединиться… — Она помолчала, потом продолжила, запинаясь: — Когда они были на борту… а ты — нет… было совсем плохо. Без тебя… меня куда-то начало уносить, и все расплывалось… Ты — как якорь, который связывает меня с тем, что я есть. Думается, именно поэтому на живом корабле обязательно должен быть кто-нибудь из его семьи…
Уинтроу не отозвался, и ей оставалось лишь надеяться, что он ее слушает.
— Я все время беру от тебя, — сказала она. — Беру и беру, а взамен ничего не даю…
Он едва заметно пошевелился. И ответил до странности ровным голосом:
— Ты не однажды придавала мне сил.
— Но только для того, чтобы удержать при себе. — Она осторожно подбирала слова. — Я даю тебе силу, чтобы удержать тебя при себе. Чтобы мне не потерять уверенность в том, кто же я такая… — И Проказница собрала все свое мужество: — Уинтроу… Чем я была, прежде чем сделаться живым кораблем?
Он переложил кандалы и рассеянно потер намятые лодыжки. Кажется, не понимал всей важности заданного ему вопроса. Он сказал:
— Деревом, я полагаю… Или даже несколькими деревьями — если мы предположим, что диводрево растет так же, как все другие. А почему ты спросила?
— Пока тебя не было, мне почти удалось припомнить… нечто совсем другое. Это было вроде как ветер, дующий в лицо, но сильней, гораздо сильней… Я мчалась так быстро, причем по своей собственной воле… Мне почти удалось вспомнить, как я была… кем-то. Но не Вестритом. И вообще это не имело ничего общего с тем, что я видела в жизни… Это было так страшно! Но… — Тут она снова замолкла, раздумывая, рассказывать ли о том, что ей не хотелось признавать. Но потом решила говорить правду: — Но, кажется, мне понравилось… тогда. А теперь… Это, наверное, то, что люди называют ночными кошмарами… Вот только мы, живые корабли, не спим, а потому мне и проснуться толком не удавалось… Змеи в гавани, Уинтроу… — Теперь она говорила тихо и торопливо, пытаясь втолковать ему все сразу. — В гавани их не видел никто, кроме меня. Теперь никто не оспаривает по крайней мере ту белую, что за мной следует. Но были и другие… множество… в донной грязи порта… Я пыталась рассказать о них Гентри, но он мне посоветовал не обращать внимания. А я не могла, потому что они некоторым образом навевали мне сны, которые… Уинтроу?
Он не ответил. Он, оказывается, задремал, пригревшись на солнышке. Кто бы осудил его за это — после тех-то страданий, что выпали на его долю?…
И все-таки ей сделалось обидно. Ей было необходимо излить душу, иначе, как ей казалось, недолго было и свихнуться. Увы, никто не желал прислушаться к ее словам… Вот и Уинтроу опять был на борту, но одиночество от этого не прекращалось. Проказница подозревала, что он каким-то образом закрывается от нее. И опять она не могла ни осудить его за подобное поведение, ни притвориться, будто ей не обидно. Ее разбирал гнев — но не против кого-то конкретно, а так — вообще. Ее создало семейство Вестритов, оно сделало ее такой, какой она была, оно породило в ней эти нужды. И тем не менее со времени пробуждения она ни дня не провела в обществе радостного, добровольного спутника. А тут еще Кайл по самые трюмные крышки набил ее страданием и горем — и требовал, чтобы она шла по курсу весело и охотно, а сам перестал пускать к ней Уинтроу!.. Это было несправедливо…
Звук торопливых шагов по палубе оборвал течение ее мыслей.
— Уинтроу! — окликнула она мальчика, желая предупредить его: — Твой отец сюда идет!
— Ты так на мель скоро сядешь! — рявкнул Кайл на Комфри, стоявшего у руля. — Не можешь курс удержать?!
Комфри искоса, опасливо на него посмотрел…
— Никак нет, кэп, не могу. Рыскает — и хоть ты что хочешь!
— Не вали на корабль, если справиться не можешь! У всех в этой команде руки крюки, и все на судно кивают! Надоело, в конце концов!
— Так точно, кэп, — вытянулся Комфри. Он смотрел прямо перед собой. Вот он снова двинул штурвалом, пытаясь подправить курс… «Проказница» отреагировала так вяло и медленно, как если бы у нее за кормой тащился плавучий якорь. Да тут еще Кайл заметил в ее кильватерной струе морского змея, всплывшего на поверхность. Гадина, казалось, во все глаза пялилась прямо на него…
Кайл почувствовал, что начинает медленно, но верно приходить в ярость. Еще немного — и он сорвется. В самом деле сорвется! Он был далеко не слабак; что бы ни послала ему судьба — он был готов принять вызов и побороться. Неблагоприятная погода, кляузный груз, любая череда неудач — все это мелочи, неспособные поколебать его душевное равновесие. Но тут было что-то новенькое. Те, кого он тщился облагодетельствовать, показывали открытое неповиновение! «Нет уж, с меня хватит!»
Са свидетель: что касается мальчишки — он пытался. Он честно пытался! Чего еще мог потребовать от него его сын?! Он же весь этот гребаный корабль ему предлагал — только наберись мужества да возьми! Так нет же. Маленькому поганцу понадобилось в Джамелии удрать с борта и заработать себе на рожу наколку раба!
И тогда Кайл на него попросту плюнул. Он доставил его назад — и отдал на милость кораблю. Не это ли Проказница называла своей первейшей жизненной необходимостью? Он и велел вытащить мальчишку на бак, как только гавань осталась далеко позади. Кажется, чего тебе еще надо? Удовлетворись и иди вперед, как положено! А вместо этого хренова посудина еле ползет, переваливаясь с боку на бок и порываясь вообще вылезти за фарватер… Мало того что собственный сын заставил его краснеть со стыда, так еще и корабль этим же занялся?!
А ведь все должно было состояться так просто. Прийти в Джамелию — загрузиться рабами — быстренько добраться в Калсиду — продать их по возможности выгодно. Вернуть семье процветание, а свое имя покрыть честью… Он знал, что хорошо управляет командой и содержит корабль в образцовом порядке. И по всему выходило, что тот у него должен не ходить по морю, а над волнами летать! А Уинтроу следовало быть способным и почтительным сыном и с гордостью думать о том, как когда-нибудь он встанет к штурвалу своего собственного живого корабля. А вместо этого? Вместо этого к четырнадцати годам Уинтроу обзавелся уже двумя рабскими наколками на лице. Причем вторая и большая произошла от его, Кайла, собственной гневной и импульсивной реакции на шуточное предложение Торка… Ах, почему Са не сделал так, чтобы вместо Торка в тот день с ним был Гентри!.. Гентри уговорил бы его не делать подобного. Торк же, напротив, тотчас кинулся выполнять, и теперь Кайл об этом жалел. Если бы можно было все изменить… прожить тот день заново…
