. Ганнибал - Лиловый (I) (СИ)
-- Скажи мне, Абу, -- негромко попросил Острон. -- Быть может, я был неправ, решив, что Одаренный Хубала нам не нужен? Может, все-таки стоило продолжать поиски?
-- Ты ведь уже взял на себя эту ответственность, -- возразил ему Абу Кабил. -- Даже если ты был неправ, теперь поздно отказываться от нее.
Острон вздохнул.
-- Мне неспокойно, Абу, -- сказал он. -- Я не знаю, что ждет нас в Эль Габра, и сумеем ли мы там сделать хоть что-нибудь. Темный бог бесплотен, у него нет тела, которое можно уничтожить, как же с ним бороться?..
-- Отчего же ты задумался об этом только сейчас?
-- Я долгое время полагался на пророчество, -- признался Острон. -- В пророчестве сказано, что шестеро Одаренных сразятся с темным богом... и я был спокоен, думая, что судьба сама подскажет, что нам делать, но теперь, когда нас только пятеро...
Абу Кабил покачал головой.
-- Ты умнеешь, Острон, -- заметил он. -- Понимаешь уже, что сразиться с самим богом -- не так-то просто. Что я могу тебе сказать... ведь никто из нас не знает, в чем сущность темного бога. Отчего он есть. Как бороться с чем-то, если ты не понимаешь до конца, что это такое? ...Возможно, в Эль Габра истина откроется тебе. Должна открыться, если это действительно ваше предназначение.
-- Спасибо, Абу, -- с чувством произнес Острон, ощущая резкое облегчение от умных слов ассахана: что-то будто улеглось у него в голове, и снова стало ясно, что дорога перед ним лежит прямая и простая, до Эль Габра... а там будет видно.
Он уж давно ушел, а Абу Кабил не спешил браться за свою книгу, сидел, подобрав ноги, и хмурился. Обычного благодушия на его лице не осталось и следа, его лицо напоминало каменную маску, совсем такую же, как лицо Бел-Хаддата.
-- Идиот, -- наконец еле слышно пробормотал Абу себе под нос. В мыслях он добавил: "как все ему просто: пойти и понять, для чего существует бог. Бог! А для чего существует вселенная? Не боится он, такой умник, что, когда поймет, в чем сущность Асвада, поймет и сущность остальных шести?"
Фарсанг двадцать четвертый
Пронзительно кричали птицы.
Он стоял возле фонтана, бьющего ввысь россыпью жемчуга, и смотрел перед собой; людской гомон окружал его, и утреннее солнце уже начинало согревать его, но внутри у него было холодно и пусто. Здесь они так часто любили сидеть с Уллой, и теперь, когда он стоял здесь один и понимал, что Улла больше никогда не увидит фонтан Нахаванди, никогда не сядет на каменный парапет и не сыграет мелодию на барбете, в душе становилось невыносимо грустно.
Все когда-нибудь уходят, понимал Острон. Рано или поздно никого из них не останется. Сколько еще жизней отнимет темный бог? Сколько душ омрачит?
-- Пошли, -- окликнул его Ханса, замахал рукой. -- Дагман орать начнет!
Он опомнился, потряс головой, снялся с места. Некогда было думать горькие думы, сам нахуда Дагман, оказавшись на корабле, стал до необычного нетерпеливым и только прикрикивал на нескольких бойцов Северной Стражи, отобранных накануне в матросы, -- их задачей будет держать шкоты (Острон так до конца и не понял, что это такое) и выполнять команды самого капитана, которым он их вчера обучал. Остальные уже поднимались на самбук, не очень большой и всего лишь с одним парусом. Искандер стоял рядом с нахудой на юте, и его лицо закрывал платок. Скоро настанет его час; угрюмый маарри явственно с нетерпением ожидал этого момента.
Острон поднялся по трапу одним из последних и обернулся на пристань. Он помнил, как их провожали, когда они под командованием Халика уходили отвоевывать Тейшарк; сегодня и речи не шло о торжественных проводах, и людей на набережной было немного, никто из них почти не кричал и не махал руками. Он знал: это потому, что все понимают, небольшой отряд во главе с Одаренными уходит на решающую битву, из которой может не вернуться.
Дядя Мансур уже второй раз провожал племянника, стоя на пристани у самого трапа, и тоже лишь строго смотрел на него снизу вверх, поджав сухие губы. Острон медленно поднял правую ладонь, но почти сразу опустил ее.
-- Гребцы, по местам! -- крикнул нахуда Дагман, все утро ужасно ругавшийся из-за того, что нельзя было брать опытных матросов, пришлось обойтись Северной Стражей: ведь обратно этот корабль не поплывет, останется у левого берега Харрод.
Раздался звук барабана, и корабль тронулся с места. Острон продолжал смотреть на пристань. Сам Муджалед пришел проводить их, хотя у него наверняка было полно дел. Возможно, он уж больше никогда не увидит Косматого... как знать?
Ветер был благоприятный, и скоро уже Дагман велел разобрать шкоты, парус опустился и свернулся ракушкой, наполнившись воздухом; самбук начал развивать скорость. Острон знал, что доброму кораблю не понадобится много времени, чтоб пересечь реку, и вправду уже совсем скоро стало возможно различить противоположный берег, к которому они стремились; темный берег, сереющий, будто покрытый толстым слоем грязи. Еще ближе... и еще.
-- Вот это да, -- со смесью страха и отвращения прошептала Сафир, стоявшая рядом. Теперь можно было различить, что серое месиво на берегу реки движется.
Это были одержимые.
-- Искандер, первая пошла! -- вдруг рявкнул Дагман; их фигуры выделялись на фоне светлого неба, и Острон видел снизу, как Искандер на юте раскинул руки в стороны. Должно быть, с такой массой воды даже ему непросто управиться.
Потом уж он стремительно обернулся на нос корабля, почувствовав, будто самбук проваливается. Перед ними действительно образовалась настоящая пропасть, за которой вздыбилась гигантская волна, нахуда своим зычным голосом крикнул:
-- Травите шкоты, разгильдяи!
Самбук продолжал лететь вперед, в бездну, и Острону показалось, что они должны в мгновение ока достичь основания волны, но между кораблем и волной все еще оставалось расстояние. Он не сразу сообразил, что и волна двигается вперед с не меньшей скоростью, даже быстрей, пока вдруг ее гребень не начал опадать.
Последовавший за этим грохот оглушил всех, кто находился на самбуке. Волна исчезла, рухнула на левый берег, поглотив собой серую массу; едва начав различать какие-то звуки, Острон уловил приказ Дагмана:
-- Искандер, вторую! Спустить парус!
Падение прекратилось. Руки Искандера дрожали. Острон поневоле ахнул, обнаружив, что вторая волна послушным львом трется гривой-гребнем о дно самбука, несет его на себе. В считанные секунды корабль поднялся на такую высоту, что у него закружилась голова, и стало страшно: вот-вот волна точно так же обрушится на берег, и они разобьются...
-- Сунгай, держи лошадей под контролем! -- проорал Дагман, спрыгивая с юта. -- Сейчас опустимся!
