Валерий Капранов - Глупец
О возвращении в таком виде домой, не могло быть и речи. Борясь с появляющимся чувством голода, я решил переждать до сумерек. Не могу сказать, что эти часы ожидания, доставляли мне истинное удовольствие. Снова в памяти всплыли подробности сегодняшних событий, и нахлынуло чувство внутреннего беспокойства и волнующей неизвестности.
Дождавшись, когда солнце начало садиться, сочувственно прячась за облаками, я выбрался на Нижневолжскую набережную. О возвращении на общественном транспорте не хотелось и думать. Хватит с меня на сегодня. Ловить машину возле автобусной остановки, я тоже не решился. Быть объектом внимания, подозрительных взглядов пассажиров, мне не хотелось. Учитывая то, что слухи о сегодняшних событиях на Большой Покровке, уже наверняка облетели весь город, попробуй им докажи, что я не верблюд.
Всмотревшись сквозь сумерки, я обратил внимание на припаркованный возле ночного заведения на набережной, автомобиль. Это была темно синяя Волга. Причём, стояла она не на парковке, где обычно оставляют свои машины посетители, а у обочины дороги.
Сделав глубокий вдох и набравшись смелости, я подошёл к машине. Как ни в чём ни бывало, открыл переднюю дверь и спросил:
— Командир, свободен?
Смерив меня подозрительным взглядом, молодой, коренастый, с бычьей шеей водитель, задал встречный вопрос:
— Откуда это ты такой красивый? Не из этих случайно, что сегодня на Покровке на бабки развели?
Отступать было поздно. И я быстро сориентировался, уловив суть разговора:
— Ага. Из тех. Ну, так едем или как?
— А платить-то чем будешь? Вас же всех облапошили. Начисто. Я ведь тоже не Мать Тереза. Мне семью кормить надо.
— Всё нормально командир. Есть у меня деньги. Я у знакомых переодолжил. Не звери ведь… Люди друг другу помогать должны.
— А куда ехать-то нужно?
— В Сормово. На Юбилейный бульвар. Знаешь?
— Чего ж не знать. Знаю. Две сотни будет, — не скрывая, своего ко мне недоверия, ответил коренастый, с деланным беспристрастием в голосе.
— Годиться, — ответил я. Достал купюры. Отсчитал и протянул водителю.
— Ну, тогда садись.
Я прыгнул в салон. Хлопнул дверью и с успокоением в душе воспринял, звук заводящегося двигателя. Машина тронулась, и мы поехали к Канавинскому мосту.
С моста открывалась живописная картина на вечерний город. Вот это, воспетое поэтом место:
На Волге широкой,
На Стрелке далёкой….
Гудками кого-то
Зовёт пароход.
Под городом Горьким,
Где ясные зорьки,
В рабочем посёлке
Подруга живёт.
Здесь, именно в этом месте, на Стрелке соединяются две великие реки Ока и Волга. И эта характерная особенность этого города, делает его ещё более интересным и значимым для своих горожан и приезжающих гостей и туристов. Уже зажгли освещение. Ярмарочный комплекс нарядился в играющую переливами огней, иллюминацию, радуя глаз и навевая воспоминания о рождественских праздниках.
Мы переехали на противоположный берег и помчались к площади Ленина. На остановке у гостиницы «Центральная» нам махала рукой, с просьбой остановиться, молодая мамочка с летней коляской.
— Может, подберём? Если по пути конечно… А то жалко. С ребёнком всё-таки? — спросил меня водитель.
— Да я, собственно говоря, не против…
Мы остановились. В коляске сидел карапуз. Он, надув щёки пускал пузыри и крутил маленькими кулачками, изображая, крутящего баранку водителя.
— До центра Сормово не подкинете? — с надеждой в голосе спросила мамаша, состроив умоляющую гримасу, в надежде на наше сострадание.
Водитель, взглянув на меня, утвердительно кивнул и вышел из машины, в направлении багажника, чтобы уложить коляску.
— Вот спасибо. Дай Бог вам здоровья, — сказала мамаша, плюхаясь на заднее сиденье, с ребёнком на руках. — А то, его уже спать, пора укладывать. Загуляли совсем, сегодня. А не успей, так всю ночь концерты слушай.
Дальше ехали молча, под негромкую музыку автомагнитолы. Водитель уже не гнал, не смотря на то, что машин на дороге почти не было. Мы подъезжали к центру Сормова. Издалека было видно, как небо пронзают бегающие лучи прожекторов гостиничного двора «Сормовские зори». Молодёжь со всех сторон, как мыши в сказке Ганса Христиана Андерсона, на звуки флейты Нильса, стекалась к ночному клубу.
— Вам где… здесь? — спросил женщину водитель.
— Да вот, прямо на остановке, — ответила она и, положив мне руку на плечо, обратилась:
— Молодой человек, вы нам не поможете?
— Да, да, — ответил я, тоже выходя из машины.
— Подержите, пожалуйста, ребёнка, пока я разложу коляску и достану, кое какие вещи.
Меня одолевало чувство, что я эту женщину, уже где-то видел. Или знаю?… Хотя… мало ли что. Может, они живут где-нибудь рядом, и я, оправляясь по своим делам, мог их встречать на своём пути. Вот и запало в память.
Я взял малыша на руки. А женщина, разложив коляску, стала копаться в сумке с детскими принадлежностями. Она достала из неё, до боли знакомый конверт и протянула мне.
— Это вам. Здесь не открывайте. Посмотрите дома.
Я с подозрением посмотрел на конверт, испытывая нехорошие предчувствия. Конверт был мне до боли знаком. Он был словно братом близнецом, того, что мне преподнесли сегодня в кафе.
— Вы уверены, что это мне? Простите… тут, наверное какая-то ошибка, — попытался отмахнуться я от конверта.
— Ты сам какая-то ошибка, — услышал я громовой бас прямо в ухо. Бери. Быстро… Тебе говорят.
Меня передёрнуло от этого рыка, и я повернул голову, чтобы увидеть, кто являлся его источником. На меня уставилась, мерзкая рогатая, зелёная рожа, со свиным, склизким рылом. Она была вся покрытая прыщами и бородавками. На макушке и заострённых ушах, топорщилась, жёсткая с проседью щетина. Подбородок заканчивался козлиной бородой. Ярко жёлтые, злые глаза, буравили меня, своими маленькими зрачками. Самым противным было то, что эту тварь, вместо ребенка я держал на своих руках. Она впилась своими когтистыми лапами в мою грудь, и хлестала лысым хвостом, заканчивающимся, кисточкой жёсткой щетины, меня по лицу.
Подгибая ослабевшие в миг, ноги в коленях, я разжал свои объятья. Бесёнок, в мгновение ока юркнул в приготовленную для него коляску. Скорчив мне гнусную гримасу, он запустил свою лапу, в мамашину сумку с вещами. Достал из неё огромный батон варёной колбасы и с чавканьем и утробным урчанием, стал рвать его в клочья, своими острыми, кривыми, с пожелтевшим налётом зубами.
Мне стало дурно. Неотвратимая тошнота подкатилась к самому горлу, а по телу пробежал леденящий озноб. Я был в полной прострации и не знал, как поступить дальше.
