Иней Олненн - Быль о Холодном Огне
Рилг и Дарк проехали под чудом сохранившейся аркой ворот, и копыта гулко зацокали по гранитным плитам, уже начинавшим зарастать мхом и травой. Вороны, свившие гнезда на обломках поверженных статуй и в лишенных перекрытий галереях, с оглушительным карканьем поднялись в небо — им не нравилось вторжение чужаков.
От главного храма сохранились лишь ступени, несколько колонн да возвышение, на котором помещался алтарь Высокого Огня. Дожди давно смыли с камней кровь, но следы мечей и топоров еще сохранились на них. На ступенях, уронив на колени руки, сидел глубокий старик в бесцветном дорожном плаще, рядом лежал посох, отполированный до блеска за долгие годы скитаний. Старик был очень худым, его лицо, пережившее все чувства, доступные смертному, покрылось сетью морщин, сквозь которые почти виднелись кости черепа. Ветер шевелил белые, белее снега, редкие волосы, стянутые по обычаю кармаком. Во всем облике старика — в сгорбленной спине, поникших плечах, безжизненно сложенных руках — читалась безмерная усталость.
— Приветствую тебя, Ковлег Седой! — Рилг учтиво поклонился, слегка удивленный. — Не ожидал увидеть тебя тут.
— Здесь осталась моя душа, — ответил старик, — и я вновь и вновь возвращаюсь за нею. И найти не могу…
Рилг присел на холодные ступени рядом с ним. Дарк остался стоять поодаль, настороженно и с неприязнью глядя на бывшего главного смотрителя города-храма.
— Когда я был здесь в последний раз, Хок-Браскит выглядел лучше, — сказал Рилг.
Старик с тоской поглядел на воронье, с криками кружившее над холмом. Для птиц город уже давно был кладбищем.
— Надеюсь, собиратель душ больше никогда не прилетит сюда, — глухо произнес он.
Он провел пальцем по краю каменной чаши, на дне которой скопилась талая вода. Палец стал черным от копоти.
— Это все, что осталось от Высокого Огня. Если не загорится новый — Скавера падет, как пали Махагава, что зовется теперь Экбором, Оквита, Лигрия. Скавера — всего лишь малая часть Долины, но она — свободная часть. Я не видел, как рождалось наше государство, но мне довелось стать причастным к его бесславной гибели, и лучше бы я умер раньше!.. Тяжко, тяжко жить, когда жить невмоготу, а жить надо…
Старик поднял лицо вверх. Серое небо в рваных облаках опустилось на кроны дубов, словно хотело склонить их непокорные головы к земле.
— Человеческое сердце подобно луне — в нем черное перемежается с белым, светлое — с темным. Равновесие попрано, в этом все зло, но единственная душа, брошенная на чашу весов судьбы, способна восстановить его. Я предчувствую Ашгирм — великую битву, когда любой сможет помериться силой с богами — если достанет решимости, и боги познают страх, ибо такой человек уже появился. Страсти людей и бессмертных сплелись в тугой узел, и только беспощадный меч бога войны теперь может разрубить его. Черно в моем сердце, как в этой чаше. Некому стало приносить Высокий Огонь, а без него всех нас ждет медленная смерть. Если мы не устоим — ледяное безмолвие убьет наши земли. Долину постигнет участь Махагавы.
— Выходит, у нас нет выбора?.. — тихо спросил Рилг.
Старик покачал головой и взглянул на Дарка. Дарк отвел глаза.
— Выбор есть всегда, — ответил он, — и мы его уже сделали. Уметь выбрать — в этом и заключается сила человека.
ГЛАВА 7
С высоты замок Брандив похож на орлиное гнездо, он венчает собой неприступную скалу, нависшую над озером Глубоким. Его возвели в Эпоху холода, когда каждый, как мог, боролся за жизнь — люди, звери, птицы и даже камни. Именно тогда люди начали строить дома с подземными ходами, секретные дороги, скрытые города на дне ущелий. С тех пор замок Брандив возвышается над землей — недоступный для врага, открытый ветрам и солнцу, гордость горцев.
Внизу, на дне широкой ложбины, которая с одной стороны обрывается в луга, а с другой — в озеро Глубокое, лежит Бредув — главный город Скаверы. С востока и запада его окружают поросшие соснами и елями гребни скал, на них стоят сторожевые башни, с которых видно все, что делается вокруг.
Четырехлетняя осада княжества медленно, но верно забирала людские жизни, но одного отнять не могла — надежды. Не хотели горцы сидеть смиренно и ждать гибели. Лучшие из них по одиночке, тайными тропами, просачивались сквозь кольцо степняков в захваченные земли, соединялись в небольшие отряды, терзали врага, собирали кровавую жатву и снова возвращались в установленный день по одиночке домой — те, кто в живых остался. Каждый житель Бредува знал этот день, и люди выходили на улицу — еще ночью и стояли весь день, до темна, пока не проходил мимо них последний из вернувшихся, и скромные цветки желтого аирра, не дождавшись тех, для кого были сорваны, тихонько увядали. Не пели звонкие трубы, не смеялись дети, не шумели торговцы — город молчал, но в этом молчании были не только скорбь, но и гордость — Черный Король так и не смог поставить Скаверу на колени! И княжеский стяг яростно плескался на ветру, придавая измученным голодом и страхом людям веру в жизнь.
Своды большого зала замка поддерживали двадцать восемь могучих колонн, вырезанных прямо в скале, без всяких украшений, они выглядели суровыми и изящными одновременно, и такими были и сами горцы. Между колоннами горели факелы, их отсветы окрашивали висевшие по стенам гербы и боевые знамена Скаверы в красный цвет.
В торце зала на каменном возвышении, покрытом соболиными и куничьими шкурами, сидел владетельный князь Скаверы Тим Брандив. Он был молод, моложе многих своих воинов, такой же высокий и сильный, обманчиво спокойный, с чистым и ясным взором серых глаз, возле которых притаились морщины — след бессонных ночей. В длинных волосах, стянутых алым кармаком — знаком высокой власти, несмотря на молодость, уже пробивалась седина.
Позади князя стоял сын его, Искер, ему минуло четырнадцать весен, и был он очень похож на отца. С десяти лет Искер носил оружие, а с тринадцати вместе с отцом ходил в бой — не щадя себя, отец не щадил и сына, не мог щадить, когда другие теряли своих сыновей каждый день.
А на широких лавках, обитых старинным бархатом, сидели усталые воины, многие из них — раненые. Они заросли бородами, это старило их, однако по годам все были молоды. После кровопролитной битвы при Хемринверде опытных бойцов почти не осталось, они пали, прикрывая собой еще неоперившуюся молодежь, вот этих, что теперь возмужали и стояли за своих детей.
— Скильд?..
Князь произнес всего одно слово, его все услышали, но ответом было молчание. Рука Искера стиснула отцовское плечо, но князь не мог и не стал бы утешать сына, и сам бы не принял утешения — ни от него, ни от кого другого.
