Кэтрин Куртц - Тень Камбера
— Сестра Росана и я еще не закончили разговор, матушка, — сказал он резким тоном. — А для твоего сведения, я как раз и готовился к посвящению в рыцари. Мы обсуждали, как украсить алтарь на завтрашний вечер. Значит, это будет плющ, сестра?
Он увидел промелькнувшую на губах девушки улыбку, которую Росана не посмела показать открыто, когда слегка поклонилась ему. Она засунула руки в широкие рукава, а глаза ее так и смотрели в пол.
— Думаю, да, мой господин. И остролист, если он еще остался. Хотя для него уже поздновато. Это даст хоть какой-то цвет. Я также предложила бы омелу белую — она очень подходит для рыцарей-девственников, но архиепископ, возможно, запретит это, как элемент языческой традиции. Сир, я займусь этим, если вы разрешите. — Она снова поклонилась ему, а заодно и Джехане. В ее поклоне была крохотная доля вызова. — До свидания, ваше величество.
Джехана не произнесла ни слова, пока Росана не покинула зал.
— Какая наглость! Какая дерзость! — воскликнула она. — Я поговорю с настоятельницей.
— Ты не сделаешь ничего подобного, — ответил Келсон, схватив ее за руку и уводя вглубь ниши. — Ты вела себя очень резко. Это не приличествует любой женщине и непростительно для королевы.
— Как ты смеешь так со мной разговаривать?
— Если ты хочешь, чтобы тебе продолжали оказывать гостеприимство при этом дворе, то придержишь язык! — Он не повышал голоса, но ошибиться было невозможно: король гневался. — Ты была с ней груба, потому что она — Дерини. А я этого не потерплю.
— Но она — монашка, Келсон. Поскольку она — Дерини, ее душе и без того грозит опасность, но чтобы принести обеты…
— А я считаю, матушка, что о душе этой дамы пусть позаботится она сама и ее духовник.
— Который сам — Дерини, хоть и епископ! — гневно воскликнула Джехана. — Или ты не знаешь, что она стала ходить к твоему бесценному епископу Дункану?
— Поберегись, мама. Он и мой духовник тоже.
— И будет вовеки проклят, потому что бросил вызов Церкви, приняв сан, хотя знал, кто он есть на самом деле!
Келсон обернулся в зал и заметил, как несколько человек наблюдают за ними — хотя они тут же притворились, что смотрят куда-то в сторону.
— Бессмысленно продолжать этот спор, — сказал он. — Ты устраиваешь сцену. И ты абсолютно права: я должен уединиться, готовясь к посвящению в рыцари. Если не возражаешь, я именно так и сделаю. Дугал, Джэтем, подойдите ко мне пожалуйста.
Он повысил голос, чтобы вызвать их из соседней ниши, и они появились практически сразу же. Оба были явно смущены, поскольку не могли не слышать большую часть перепалки.
— Господа, как матушка правильно напомнила мне, нам следует готовиться к завтрашнему дню, — сказал он, обходя Джехану, чтобы к ним присоединиться. — Следующей ночью нам предстоит бодрствовать, поэтому сегодня следует лечь пораньше. Джэтем, это относится и к тебе. Таким образом, ты освобождаешься ото всех обязанностей оруженосца. Сегодня вечером поработает Долфин, а ты поужинаешь вместе со мной и Дугалом у меня в покоях. Я хочу кое-что обсудить с тобой, — добавил он, глядя на дверь, куда ушла Росана. — Мама, мои друзья и я желаем тебе спокойной ночи.
Он быстро поклонился и направился к двери, двое его друзей поклонились Джехане более уважительно, а затем последовали за ним из зала. К счастью никто больше не остановил их по пути в покои. Келсон с Дугалом смогли даже вздремнуть перед тем, как Долфин принес им сытный ужин, и трапеза прошла в куда более веселом расположении духа, когда Келсон стал прощупывать почву в отношении принцессы Джаннивер, После ужина к ним ненадолго заглянул Дункан, чтобы проверить их самочувствие.
Всем троим следовало крепко выспаться перед празднествами следующих дней.
Они встали в полдень, трезвые и отдохнувшие, чтобы провести часы, остающиеся до заката, в тихих размышлениях, как и пристало молодым воинам, которым в ближайшее время предстояло быть посвященными в рыцари.
Официальные празднества начались с вечерней молитвы в понедельник, когда в базилике святой Хилари собрались все кандидаты и их рыцари-наставники. Принц Нигель стоял с Келсоном и Коналом, Морган — с Дугалом. Собралось более двадцати кандидатов, каждого сопровождал наставник. Из аббатства святого Георгия прибыли монахи для пения гимнов, и их чистые голоса плыли среди колонн, поддерживавших крышу древней церкви.
Вечером архиепископ Кардиель прочитал проповедь, наставляя всех присутствующих об обязанностях, которые им предстоит на себя возложить. Все рыцари-наставники хором повторили рыцарские обета и поклялись всегда помогать своим подопечным. Затем с помощью епископов Арилана и Мак-Лайна архиепископ вручил каждому новому рыцарю традиционные одежды: длинную свободную белую тунику, символизирующую чистоту; более короткую верхнюю черную тунику с капюшоном и сапоги того же цвета, напоминающие о смерти и земле, в которую все должны в конце концов вернуться; а также красную мантию, символизирующую благородное происхождение, и кровь, которую истинный рыцарь должен быть готов пролить в защиту своего короля и выполняя данные клятвы.
Все это кандидаты надели на себя после ритуального омовения. Каждому помогал его наставник. В базилику они вернулись в полночь, торжественной процессией с зажженными свечами, чтобы принести обеты перед алтарем. За ними наблюдали наставники и епископы. После молитв и благословений кандидатов оставили одних.
Келсон преклонил колени на нижней ступени алтаря, его руки лежали на рукояти меча Халдейнов, иногда, склоняя голову в молитве, он касался лбом головки эфеса. Конал находился чуть позади справа, Дугал — слева. Уже практически наступил рассвет, а свечи сгорели до основания, когда внимание Келсона привлек алтарь. Внезапно король понял, что он украшен омелой, переплетающейся с остролистом и плющом.
Глава III
Многие ищут благосклонного лица правителя.[4]
Когда сталь опускалась к его незащищенному плечу, король Келсон Гвиннедский внезапно понял, что не в состоянии пошевелиться или даже моргнуть. Глаза, такие же серые, как и его собственные, такие же острые, как и глаза всех Халдейнов, и такие же немигающие, держали его в оцепенении, пока меч неминуемо приближался. У Келсона возникло ощущение, что он не смог бы сейчас пошевелиться, даже если бы от этого зависела его жизнь. Слава Богу, это было не так. Но все равно от этого неприятного ощущения по спине пробежал холодок.
Рука дяди Нигеля лежала на рукояти королевского меча, которым посвящали в рыцари самого Нигеля и практически всех воинов, собравшихся в тронном зале Ремутского замка. В качестве свидетелей, присутствующих на акколаде, с двух сторон Нигеля торжественно стояли герцоги Аларик и Эван Клейборнский. И Келсон не мог пошевелиться не от страха, а благоговения от самого акта посвящения в ряды рыцарей, таких, как эти трое. Меч плашмя ненадолго коснулся его правого плеча, левого плеча, затем макушки головы, не украшенной короной.
