Наталья Турчанинова - Рубин Карашэхра
– Никогда в жизни меня так не оскорбляли! – бушевал Хозяин час спустя, уже в своем обычном облике. – Никогда!
Он расхаживал перед костром, пиная все, что попадалось ему под копыта, и огонь освещал его разъяренное лицо.
Мы сидели в чистом поле, решив, что на сегодня с нас хватит человеческого общества.
– Какая наглость! Какое хамство! А ты вообще когда-нибудь соображаешь, что делаешь?!
Энджи сидел, завернувшись в мой плащ, и его трясло от холода и пережитого нервного потрясения. Я подкладывал дрова в костер, стараясь не смотреть на ангела. Наконец-то ругают кого-то кроме меня.
– Куда ты полез?! – орал на него Буллфер. – Зачем ты полез?! Не видел, что я не в себе?!
– Там был человек, – прошептал Энджи, стуча зубами.
– Бросаться под копыта взбесившейся лошади из-за всякой человеческой швали?! Очень по-ангельски! Я мог убить тебя!
– Но там был человек!
– Вор, убожество, жалкая тварь!
– Человек!! – закричал Энджи. – А ты… ты жестокий, бесчувственный!
Мальчишка вскочил, сжав кулаки, и мне показалось, что сейчас он бросится на Буллфера и падает ему по физиономии, но ангелок неожиданно развернулся и пошел прочь от костра в темноту. Хозяин в немом бессилье закрыл глаза, задержал на мгновение дыхание, пытаясь сдержать бешеный гнев, и сказал уже спокойно:
– Гэл, пойди догони его. Еще не хватало, чтобы с ним что-нибудь случилось.
Я кивнул и поплелся следом за расстроенным ангелочком. Тот сидел на поваленном дереве на опушке леса, уткнувшись лбом в колени.
– Энджи, ты… не расстраивайся. Хозяин, он… конечно, бывает… но он беспокоится о тебе…
Ангелок поднял голову. В темноте мои человеческие глаза видели совсем плохо, но я все же разглядел, что он не плачет. Вот и хорошо. Не терплю ангельских слез, так жалобно рыдают, что провалиться куда-нибудь хочется с тоски.
– Я же все понимаю, Гэл, – сказал Энджи грустно. – Он демон. Убийство, разрушение – это его стихия. Но так тяжело постоянно чувствовать эту ненависть, злобу. Мне больно. Понимаешь, физически больно от его ярости… Ты этого не поймешь.
– Нет, почему же, понимаю.
– Но не чувствуешь. Конечно, люди – они… слабые, беспомощные, они многое делают неправильно, но их надо жалеть, а не презирать. Они же не виноваты! Им нужно помочь… А! – он махнул рукой и все-таки всхлипнул. – Кому я это объясняю! Ты просто не можешь этого понять! Не должен понимать по своей природе. Если людей можно чему-то научить, то демоны… Это ужасно! Я… я не знаю, что делать.
И он снова ткнулся лбом в колени.
– Энджи, послушай… Хозяин, конечно, бешеный, но ему сейчас тоже нелегко. Власть потерял, дома лишился, один остался…
– Не один, – пробормотал Энджи невнятно.
– Я, правда, не могу понять этого… про людей. Не могу я их жалеть, не знаю такого чувства. А разрушение… надо же кому-то разрушать, чтобы вы, ангелы, потом строить могли.
Энджи вскинул голову и неожиданно улыбнулся.
– А ты философ, Гэл. Это ты хорошо сказал про разрушение. Я запомню.
– Да ладно, – произнес я довольно. – Скажешь тоже, «философ». Пойдем лучше назад, здесь холодно.
Энджи отрицательно помотал головой и снова нахохлился.
– Нет, Гэл. Я побуду здесь, а ты иди. Не бойся, со мной ничего не случится. Я… я не хочу его видеть сейчас.
Пришлось возвращаться одному. Буллфер сидел у самого огня и прикладывал теплую золу к копыту на левой ноге. Оно действительно было разбито. Наверное, повредил, буйствуя в конюшне.
– Ну что? – спросил он, не поднимая глаз, когда я присел рядом.
– Ничего. Обиделся.
Буллфер шумно вздохнул и поморщился от боли.
– Хозяин, вам бы подлечиться.
– Не могу. Эта стерва так меня приложила, что до сих пор чувствую себя разбитым корытом.
– Хотите, Энджи позову, он здорово умеет лечить.
– Не надо! – прорычал Буллфер сквозь зубы и так посмотрел на меня, что у меня пропало всякое желание настаивать на ангельском лечении.
– У тебя не осталось целебной грязи? – спросил он минуту спустя поспокойнее.
– Нет, – ответил я с сожалением. – Не догадался взять с собой.
– Ну конечно, – проворчал Булф. – Как же, догадаешься ты!
Он поднялся, сделал несколько шагов, заметно хромая, и с гримасой боли опустился на прежнее место.
– Ладно. Терпимо… Иди к нему.
– Хозяин, может, все-таки…
– Я сказал, иди.
Гордые все какие! Один с демоном общаться не может! Другой помощь от ангела принимать не желает! Надоели оба!
Так я всю ночь и бродил от одного края поля к другому. Как придурок!
Утро было отвратительным. Во-первых, никто не выспался. У Буллфера всю ночь болело копыто, ангелок страдал из-за несовершенного устройства мира, я молча злился. Потом пошел дождь. Промокший, замерзший ангел выглядел довольно жалко. Буллфер был мрачен и хромал все сильнее. Смена образов далась ему с трудом, и теперь «жеребец» шел, опустив голову с намокшей гривой, болезненно поджимая больную ногу, и даже шерсть его не отливала прежней яркой медью. Теперь на нем никто не ехал. Мы с ангелом плелись рядом, увязая в грязи. Кусая губы от жалости. Энджи посматривал на Буллфера, потом переводил взгляд на меня и тяжело вздыхал. Я молчал. А что тут скажешь?! Мирить их у меня не было ни желания, ни сил.
Так мы прошли еще с полмили, и в конце концов ангелок не выдержал.
– Стойте! – крикнул он.
Опустился прямо в грязь у ног Буллфера и осторожно прикоснулся к его больной ноге, теплый свет полился из его ладоней на разбитое копыто. «Жеребец» оглянулся на него, Энджи тоже поднял голову, несколько мгновений они смотрели друг на друга, потом ангелок улыбнулся, а хозяин глубоко вздохнул. Что, помирились?! Буллфер поставил ногу на землю и слегка топнул, потом тряхнул головой и издал звук, очень похожий на лошадиное ржание. Энджи рассмеялся.
– Поехали, Гэл, – сказал он весело. – Буллфер говорит, что в полдень мы будем у Виктории.
Глава седьмая,
в которой мы приезжаем, но…
Он не ошибся. Каменные стены форта появились из-за серой пелены дождя около полудня.
Буллфер шел, весело потряхивая мокрой гривой, разбрызгивал дорожную грязь и с удовольствием подставлял бока потокам воды, льющимся с неба. Конечно, хорошо ему, копыто вылечили, и вообще лошади купаться любят. А каково нам, «смертным»? Ни тебе тепла, ни комфорта, опять же кольчуга к телу липнет. Ангелочек уже несколько часов не подавал признаков жизни, забившись под мой плащ, и руки его были совсем холодными.
Жеребец остановился возле высоких ворот, окованных железом. Я слез с него, с трудом разгибая негнущиеся конечности, и постучал тяжелым стальным кольцом, подвешенным вместо дверного колокольчика. Маленькое окошечко в двери приоткрылось, и в нем появилась заспанная недовольная физиономия охранника.
