Александр Дорошенко - Льды и скалы
— Мы в расчёте! — крикнула я, подхватила со стола отсечённую конечность (побелевшая кисть по прежнему сжимала стакан с остатками вина), и метнулась к выходу.
Вышибала Берк, попытался заступить дорогу но, увидев меч и окровавленный обрубок, позеленев, отпрыгнул назад. Я выскочила на улицу и понеслась к Университетским воротам, на ходу убирая клинок в ножны. Свора собак, дравшихся около мусорной кучи, залаяла и припустила следом. Я, не оборачиваясь, швырнула им свой жуткий трофей. Собаки, прекратив погоню, принялись рвать угощение. Отлично. Теперь ни один лекарь в мире не сможет пришить Фредди отрубленную руку. Хоть какое-то утешение. В остальном дело плохо, хотя сама виновата. Ведь понимала, что он может обмануть. Понимала, но не хотела верить, надеялась, что ученик великого Рона Хартера, окажется порядочным человеком. А сейчас поздно плакать, я осталась без денег и надежды. Хорошо, что ещё догадалась заранее покинуть квартиру и переправить тело Олега знакомым контрабандистам. Теперь, главное добраться до реки, а там, в каше лодок и каботажных судёнышек, меня сам чёрт не сыщет.
Стоящие на воротах стражники не обратили на меня никакого внимания, наверное, приняв за юную искательницу приключений, решившую заработать немного карманных денег. Университет славился вольными нравами, и полной вседозволенностью. Обладая правом самоуправления, являясь почти государством в государстве, он жил по своим законам, имел собственную стражу и даже суд. Столичные блюстители порядка, редко рисковали появляться на его улицах. Но сейчас, мне нужно было как можно быстрее покинуть это весёлое место.
Оказавшись в Старом городе я, сквозь трущобный район, направилась прямиком к речной пристани. К счастью обошлось без приключений. Меня уже ждали. Угрюмый папаша Колоди показал лодку, его сыновья уложили в неё тело учителя и весь немудрёный скарб. Сев на вёсла, я стала решительно грести прочь от берега и вскоре затерялась в вечернем сумраке…
Мозаика. Поэт и ведьма.
(Мир Ириан, портовый город Данбург. Олег — 25 лет, Марта — 17 лет)
Когда я проснулась, в комнате стоял серый, предутренний сумрак. Блеклый свет осеннего утра с трудом пробивался сквозь мутное стекло маленького окошка. Лежащий рядом Стефан всё ещё спал, удобно положив лохматую голову на мою руку. Я, ласково погладила его жёсткие, черные волосы и осторожно высвободилась. В комнате было холодно и сыро, вылезать из-под одеяла совершенно не хотелось, мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы подняться. Встав, как была, не одеваясь, я прошлёпала босиком в небольшую коморку, где меня уже ждала стоящая на полу огромная деревянная лохань, и большой глиняный кувшин с водой.
Стуча зубами, я поспешно дотронулась пальцами правой руки, до кувшина и произнесла необходимое заклинание. В комнате стало ещё холодней, но вода, мгновенно согрелась до нужной температуры. К сожалению, в здешних краях, горячая вода не текла сама собой из блестящих кранов, приходилось выкручиваться собственными силами. Забравшись в лохань, я взяла в руки кусок серого, вонючего мыла и начала умываться. Увы, местное мыло невозможно принять за лакомство, да и мылится оно значительно хуже.
Покончив с утренним туалетом, мне оставалось, только вернутся в комнату, одеться, и начинать собирать вещи. Впрочем, как раз сборы не должны были занять много времени, ещё вчера, большая часть багажа, была упакована и отправлена в каюту на борту "Ласточки". Корабль отходил сегодня утром, вместе с отливом, мне следовало поторопится, чтобы не опоздать.
Стефан проснулся, когда я, проклиная всё на свете, застегивала крошечные, непослушные пуговки на белоснежной мужской рубашке. Рубашка была новая, петельки тугие, работа продвигалась медленно. За моей спиной засопели, завозились и потом, грустный, хриплый спросонья голос тихонько спросил: — Собираешься?
— Как видишь, — не оборачиваясь, ответила я. Мне страшно не хотелось оборачиваться.
Стефан вздохнул.
— Может, я всё же провожу хотя бы до порта?
— Не надо, мы обо всём договорились ещё вчера, помнишь? — я справилась с пуговицами и, наконец, повернулась.
Он сидел, взъерошенный, и печальный, похожий на большую, лохматую собаку, которую покидает любимый хозяин. Я присела на край кровати и провела ладонью по его непослушным волосам.
— Обещай, что сегодня пойдёшь к цирюльнику и сострижешь все эти патлы. Обещаешь?
— Обещаю, — угрюмо ответил он. Я вздохнула.
— Прекрати куксится. Ничего страшного не происходит. Можно подумать, я была единственной девушкой в твоей жизни. Или ты злишься, что бросают тебя, а не наоборот? Ну, разок можно попробовать. Через неделю, ты обо мне не вспомнишь…
— Ты это говоришь для меня, или для себя? — тихо спросил он. — Специально заводишься, чтобы проще было уйти?
Я осеклась. Он грустно улыбнулся.
— Так я и знал…
— Прости, я наверное страшная свинья.
— Тебе не за что извиняться, Марта. Мы слишком разные люди, рано или поздно, нам пришлось бы расстаться. Ты словно пламя, я словно лёд… Тьфу, заговорил совсем как герой дешёвой любовной пьески.
Я засмеялась.
— И всё-таки ты поэт. Мне было очень хорошо с тобой.
— Мне тоже. И я не забуду тебя через неделю. Может только через пару месяцев… или лет…
— Зато родители будут просто в восторге.
— О, да. Папочка, наверное, закажет благодарственный молебен в кафедральном соборе.
— Думаешь раскошелиться?
— Не сомневаюсь.
— Собор… Помнишь, как мы с тобой встретились?
— Конечно. Я поднялся на колокольню и увидел тебя…
— Я стояла, перегнувшись через ограждение, и смотрела вниз…
— А я решил, что ты хочешь покончить с собой, и схватил тебя за платье…
— А я всего-навсего, глядела на котёнка, сидящего на самом краю карниза…
— Ты повернулась и залепила мне пощёчину…
— А потом полезла спасать малыша…
— И чуть не свалилась, от порыва ветра…
— Если бы ты видел своё лицо, когда я вернулась обратно, с котёнком в руках…
— В сильно расцарапанных руках…
— Верно. Надеюсь, твоя сестрёнка не сильно его обижает?
— Ты что, Марыся его любит, видела бы ты, в какого красавца он превратился.
— Верю. Жаль, что мне запретили бывать у тебя дома.
— Сама виновата. Зачем было превращать в лягушек домашние туфли моей матушки?
— Но Марыся так просила показать ей волшебство, к тому же это было не настоящее превращение, а простая иллюзия.
— Из-за этой иллюзии, матушка упала в обморок и сломала себе ключицу!
— Согласна, некрасиво получилось. Но я же её потом вылечила!
