Ирина Якимова - Carere morte: Лишённые смерти
Огонёк в последний раз слабо прошипел проклятие и погас. Комнату и слова отречения на листе скрыл предутренний мрак.
Глава 5 Ночь упавшей звезды
Не просыпаясь, Мира почувствовала, что день сменился ночью. Паутина лучей солнца, оплетавшая мир, растворилась, белый шар обманчиво слабого зимой светила прыгнул за горизонт. На землю опустилась тень. Все крики тысячи тысяч заявляющих о себе тварей затихли, остался лишь один шум, вечный и неизменный — голос их тысячи тысяч жизней. Свет и тепло покинули всё: и камни, и деревья и живые глаза, остались свет и тепло единой жизни — вечной и неизменной. Настала ночь — время вечности, когда сквозь узор облаков на землю глядят бессмертные звёзды. Время carere morte…
Из снов вампирши ушла тревога. В доме, который она помнила до мелочей, который был её истинным Домом, в городе, где она знала каждый вздох, ей явился сон-воспоминание. Один из первых вечеров её бессмертной жизни…
…Они отдыхали после удачной охоты. В гостиной был разожжён камин — огненная рана на теле тьмы.
Алан удобно устроился в кресле. Вампир дремал. Его глаза были закрыты, губы мечтательно улыбались. Мира сидела у его ног и глядела на пламя очага. Она любовалась танцем огненных язычков, а в голове звучала только что сочинённая музыка, которую девушка назвала "танцем Огня". В этой музыке пронзительно кричали скрипки и протяжно выли флейты, звенели маленькие колокольчики. И дикарке мерещилось, что и она сама танцует сейчас там, в пламени.
— Расскажи что-нибудь, — внезапно попросила она.
— Что-нибудь? — насмешливо обронил Алан, не открывая глаз.
— Когда появились вампиры? Откуда мы?
— Разве ты сама не знаешь этой истории?
— Чётвёртого Владыку Карды Макту называли "Вампиром". В вампирских сказках он выступает как Первый бессмертный, но я не верю…
— В то, что он был вампиром?
— В то, что он был Первым, — Мира вытянула руки перед собой, наслаждаясь тем, как удивительное тепло недавно отнятой жизни разбегается по телу, растекается до кончиков пальцев, вдруг обретающих необычайную чувствительность. — Макта жил всего триста лет назад, а я думаю, вампиризм древнее. Он из тех времён, когда не было солнца, когда была только тьма, тьма…
— Нет, Макта, действительно, был Первым, — равнодушно возразил Алан. Его рука скользнула по её волосам, и Мира как кошка потёрлась о ладонь. — Только жил он за столетие до той даты, которую принято считать датой его рождения. Он современник Основателя, Лазара Арденса, и обрёл вечность, благодаря ему. Наш Светлый Король Арденс мечтал о бессмертии, но по ошибке чародея оно досталось его заклятому другу, Тёмному Макте. И наша земля вместе с суверенностью получила проклятие вампиризма.
"Каким образом Макта стал вампиром?" — Этот вопрос она не успела задать вслух. Пальцы Алана переместились к завиткам тонких светлых волос на затылке, оттуда скользнули по шее вниз, и вопрос был вовсе забыт. Отзываясь на ласку, Мира выгнулась как большая кошка, склонила голову, вцепившись в пушистый ковёр. Пламя очага просвечивало сквозь её волосы, создавая иллюзию огненно-желтой гривы…
Час спустя огонь в камине погас. Холод из приоткрытого окна расползся по комнате. Вампирша улеглась в большое кресло, укрывшись халатом друга, как одеялом. Теперь Алан сидел на ковре, склонив голову ей на грудь, и девушка перебирала его тёмные длинные волосы.
— Ты не жалеешь о том, что пошла за мной? — вдруг спросил он. Эти слова, ещё тёплые от дыхания, согрели её лицо и грудь. Мира отрицательно мотнула головой в ответ и вновь вытянула руку перед собой. Тепло жизни ушло из кончиков пальцев, они были нечувствительными и холодными, как пепел в потухшем очаге. Сердце, просыпающееся во время любовной игры, опять затихало, засыпая. Воздух снова становился безвкусным, нужным только для речи, но не для жизни, и где-то глубоко внутри вновь поднимала крик голодная пустота.
— Почему мы с тобой словно снова становимся смертными во время близости?
— Я не знаю.
— У всех carere morte так? А мы действительно становимся на эти мгновения смертными, уязвимыми? У нас… могут быть дети?!
— Нет! — Алан был чем-то раздражён. Молодое лицо исказилось, будто он надел злую маску. — Ты навсегда теперь вампир. Бессмертная. И бесплодная. То, что ты чувствуешь, лишь твоя иллюзия. И забудь эту смертную привычку! — он шутливо сдёрнул с неё халат. — Ни одежда, ни тёплый плед не согреют тебя! — он засмеялся, но Мира всё яснее видела его злобу.
Больше чем злобу. Ненависть. Но на что или кого она обращена?
Девушка стыдливо прикрыла обнажившуюся грудь, подтянула колени к животу.
— Ты больше не говоришь "carere morte", — заметила она.
Алан неожиданно успокоился. Резкая усмешка смягчилась. В ледяных светло-серых глазах заплескалась прозрачная талая вода.
— Потому что я вампир. Таких называют дикарями. Бессмертные боги, сестрёнка, обитают выше, в горах за Короной!
Он взял её руку и долго гладил, мял, игрался, не замечая того. Мира отвернулась и долго изучала зеркало в холле, видимое в открытом дверном проёме. Огромное старое потемневшее зеркало в узорчатой раме было покрыто паутиной трещин.
— Зачем в доме разбитое зеркало? Говорят, они приносят несчастья…
— Это знаменитое зеркало Регины Вако.
— Моей прабабки?
— Да. И за ним тайник. Что там, знала одна Регина Вако. По условию её завещания дом принадлежит нашей фамилии, пока на месте это зеркало, вот его и не снимают уже чуть не сотню лет! Увы, жадность побеждает любопытство. Мира…
Она поощряющее сжала его руку.
— Ты не жалеешь о том, что осталась со мной?
Вампирша отвернулась от него, подбородком упёрлась в подлокотник кресла. В ушах снова загремел "танец Огня". Она разволновалась и разрумянилась как простая смертная девушка.
Но Алан ждал её слов. Мира глубоко вдохнула, будто готовилась к прыжку в воду.
— Я не искала бессмертных, — просто сказала она. — Мне всё равно, как меня будут звать, дикаркой ли, богиней ли. Я буду, кем ты захочешь, — и, всё на одном выдохе, — я люблю тебя…
Мира проснулась за час до полуночи и долго ленилась вставать. Вампирша лежала в холодной постели и вглядывалась в темноту, пока на глазах не показались слёзы. Тогда она закрыла лицо руками… Жестокий сон! Она смирилась с вечной пустотой внутри. Она почти полюбила своё одиночество. Зачем же возвращается во снах навеки потерянное прошлое? Его никогда не вернуть, никогда…
"Никогда", — прошептала она. У слёз, по-детски размазанных по лицу, был горький полынный вкус. О, это ненавистное слово, которое ей приходится повторять после каждого такого сна! Иначе можно сойти с ума, потеряться в сладком ушедшем времени. "Никогда, никогда…" — Это слово — тяжелый молот, разбивающий тебя снова и снова на тысячи тысяч осколков — не собрать, не восстановить. Ветер, ледяное дыхание Бездны, развеет эту пыль — "Никогда"…
