Ольга Вешнева - Огрызки эпох
Пока я зарывался носом в глину, Людмила стояла рядом, не подгоняя и не отвлекая меня.
К середине ночи в лесу воцарилась странная тишина. Умолкли кузнечики и птицы, оборвалась перекличка лесовичков. Блеклые мотыльки и черные мошки бесшумно лавировали между натянутыми повсюду паучьими сетями. В этой приятной, меланхолической тишине раздался хриплый гортанный крик. За ним — еще один, тембром пониже, и еще, и еще… Затрещало надломленное дерево, взлетела стая розовых соек.
Тревожные звуки доносились будто бы издалека, но я не поверил иллюзии древесного эха. Мне захотелось посмотреть, что происходит. Пригнув голову, я устремился в бересклетовую гущу.
— Будет с тебя, — Людмила вытащила меня из кустов и вернула на тропу. — Дай удальцам поесть спокойно. В другой раз лешаков погрызешь. Не по зубам они покамест тебе.
Мои внутренности дрогнули. Я сохранил неподвижность лица и покорно кивнул.
Стаю мы встретили на свободном от деревьев и кустов берегу реки. До ее появления из леса Людмила не подходила к воде сама и не выпускала меня на отмель. Недолго я думал, что кровь заменяет вампирам пищу и питье. Едва ноздри поймали влажную прохладу речного тумана, я понял, как сильно хочу пить.
Искупаться меня не тянуло. Плавал я немногим лучше топора. Последний опыт плескания в речке Утятинке случился в пору мальчишеской неразумности. Тогда крестьянские сорванцы обманом вовлекли меня в опасное приключение.
Во главе стаи шествовал Ахтымбан. От него струился запах крови: лешачьей и его собственной. Она застыла на коже и хлопьях одежды или продолжала вытекать из глубоких ран на груди и правой ноге. Ахтымбан не прихрамывал, но двигался без обычной резкости и стремительности.
Фома шел слева от него, отставая на несколько шагов. В бою он потерял платок и рукав тулупа.
Грицко, Яна и Моня тесной кучкой тащились позади.
Людмила поручила мне встречать вернувшихся с охоты вампиров. Я приветственно сделал шаг вперед, усиленно принюхиваясь, прислушиваясь и всматриваясь в их силуэты.
Ахтымбан и Фома наелись до отвала. Они были относительно спокойны, дышали размеренно и неглубоко — вбирать большие порции воздуха им не позволяли переполненные желудки. Несмотря на полученные ранения, Ахтымбан чувствовал себя лучше Фомы. Грицко и Яне досталось меньшее количество пищи. В них не угас охотничий азарт. Они дышали глубоко и часто, как рвущиеся в погоню борзые. Их глаза излучали яркий свет. Моня была голодна, обижена и напугана. Ее глаза не светились. Она смотрела под ноги и держалась поближе к Яне, сторонясь Грицко.
— Тихон, — Ахтымбан окликнул меня по имени. Я удивился, поскольку ожидал услышать прозвище. — Поди, — суровым тоном повелел он.
Его губы шевелились едва заметно.
Стая застыла.
Я долго изучал культуру Древней Руси для написания романа в стихах «Баллада о богатыре Никифоре Хлеборобове», поэтому свободно ориентировался в старинной речи. Из-за сильного акцента Ахтымбана вместо «Поди» мне послышалось «Пади». Я рухнул на колени, превозмогая гордость и представляя, как подвергнутые унижениям и насмешкам русские князья вползали на коленях в шатер наместника Золотой Орды и возлагали к его ногам привезенную дань: самоцветные камни, пушнину, золото и серебро.
— Становись на ноги, и подь сюды, — без смеха разъяснил Ахтымбан.
Я встал, не отряхивая прицепившихся к панталонам травинок, и подошел к нему.
В «Балладе о богатыре», я изобразил степных кочевников сутулыми уродцами с черными глазами — щелками, носами — пуговками и глупыми ухмылками, будто прилепленными к немытым темным лицам. По страницам моего произведения полоумные дикари скакали на нескладных жирных и колченогих лошаденках с гиканьем и улюлюканьем.
Дружелюбно и льстиво я заглянул в некрупные, но отнюдь не похожие на узкие щелки, зеленовато-серые глаза Ахтымбана, надеясь заслужить его снисходительное отношение. Высокорослый, на редкость безупречно сложенный воин не имел ни малейшего сходства со злодеями из моей книги. Продолговатый овал лица с широким подбородком, прямой нос, умный спокойный взгляд, игра мускулов под гладкой кожей… Изучая Ахтымбана, я проникся сочувствием к далеким пращурам, схлестнувшимся с ним в последней битве. Он представлял собой воплощение ярости и силы. Его чудовище пока мирно дремало, но могло очнуться в любой момент.
«Должно быть, Ахтыма носил по степи богатырский конь вроде моего Данта», — подумал я.
— Навостри нос, Тихон, — вторичное произнесение моего имени взрастило уверенность в положительном итоге общения.
Ахтымбан разделся до пояса. На шее он носил нанизанные на воловью жилу каменные рожицы своих жестоких богов, искривленные в отвратительных гримасах. Я приблизил нос к двум саблевидным ранам на его груди, покрытых светло-желтыми занозами. Запах древнего вампира отличался коньячной терпкостью. Быстро помечтав о том, что мой нежный молодой запах приятнее для Людмилы, я осмотрел его раны. Самая длинная и глубокая из них начиналась чуть выше сердца. Меньшая зияла над выпуклым от переедания животом. Сочившаяся из ран кровь меняла цвет с ярко — алого на светло — коричневый, словно попадала в кипящую воду.
— Почему твои раны не зарастают, Ахтым? — спросил я.
— Осина, — слабо улыбнулся он.
Я не сомневался, что ему больно. Меня удивляло его мужество. Он терпел боль, ни одним жестом не выдавая ее.
Скользкие лапы страха обхватили мои плечи. Выходит, я ошибочно считал, что для вампира опасен осиновый кол только если им пронзено сердце. Ахтымбан был на волоске от гибели. Меня немало удивила его готовность рисковать жизнью ради добывания пищи. Он знал, что может проиграть в смертельном бою, но все равно напал на леших. Я бы на его месте лучше поголодал денек — другой, чем ввязался в такую драку.
— Могу я помочь? — я принюхался, и уловил терпкий древесный аромат, тут же вызвавший першение в горле.
— Не надумай лизать, — предупредил Ахтымбан. — Издохнешь как чумная собачонка.
Я судорожно хватил ртом воздуха, задрав голову подальше от осиновых щеп.
— Управлюсь сам, — Ахтымбан беззлобно приоткрыл зубы. — А ты учись… — проходя мимо, он подмел жесткими волосами мое левое плечо и оглянулся. — Бросай свою трясунку. Сегодня тебя никто не съест.
«Славненькое утешение».
Я последовал за ним к реке.
Людмила остановила Ахтымбана просительным нежным взглядом. Он равнодушно понюхался с ней и отклонил голову от ее лица, намереваясь идти дальше. Она придержала его за руку, улыбнулась, скользнув языком по зубам, и погладила его длинную шею выгнутой ладонью.
