Ника Созонова - Грань
— Не могу обещать ничего определенного, но постараюсь работать с вашим отцом как можно мягче и тактичнее. Еще вопрос: не наблюдали ли вы в поведении отца после смерти вашей мамы какие-либо странности или новые привычки? Ведь эта трагедия наверняка должна была наложить отпечаток на его психику.
Лора задумалась.
— Да нет, вроде ничего странного или нового… Разве что вот: прежде мой отец не любил гулять, был домоседом. Даже в выходные выгнать его из дома было проблемой. А после смерти мамы, точнее, после своего возрождения — стал целыми днями пропадать на улице. Но в этом нет ничего странного: тяжело находиться в доме, где каждая деталь напоминает об ушедшем любимом человеке. Еще папа стал плохо спать: полночи бродил взад-вперед по своей комнате или лежал с открытыми глазами, глядя в потолок. Впрочем, так было раньше. Сейчас, думаю, все изменилось. Но точно сказать не могу: я ведь почти год не живу с отцом, со времени своего замужества. Когда я звоню ему по телефону, отец держится бодро, говорит, что все у него хорошо. Да и голос у него нормальный, живой.
— Что ж, спасибо за информацию. Думаю, она поможет мне разобраться с делом вашего отца и закончить его поскорее. И вы с ним увидитесь.
Я сопроводил эти слова дежурной улыбкой, но Лора не улыбнулась в ответ.
Она молча проводила меня до выхода. Когда я взялся за дверную ручку, дочь Скуна неожиданно схватила меня за рукав — с такой силой, что защемила кожу, и я чуть не вскрикнул от боли.
— Пожалуйста! — она моляще впилась мне в глаза и заговорила взахлеб: — Пожалуйста, не мучайте его сильно!.. Он очень-очень хороший человек. Светлый и добрый! А я — я плохая дочь. Так редко приезжаю к нему, и завтра опять должна уехать — позвонил муж и сказал, что тяжело заболела его мать, моя теща. Передайте, пожалуйста, папе, что я его очень люблю и приеду, как только его выпустят… выпишут?.. не знаю, как правильно. Мне отчего-то тревожно и страшно. Знаю, что глупости, бабские бредни, и все-таки нехорошо на душе. Словно я совершаю предательство, возвращаясь сейчас домой. Но вы ведь передадите ему, что он мне очень дорог и уехать меня вынуждают обстоятельства? Еще раз прошу, умоляю: не мучайте папу, не причиняйте боли — он и так сполна настрадался!
— Передам, обязательно передам…
Я был в шоке, честно сказать. Мне было не просто тяжело, но смутно и совестно.
Оборвав свою истерическую речь, она отпустила меня, оставив влажный след от ладони на рукаве куртки.
9.
На сегодня у меня было запланировано еще одно дело. На работе мне дали телефон мада, исследовавшего Скуна и наткнувшегося на 'заслон'. Я позвонил и договорился о встрече, и сейчас он должен был ждать меня в кафешке неподалеку.
Я радовался предстоящему разговору и бодро несся в нужном направлении: позарез требовалось прогнать ощущения последних минут встречи с дочерью Скуна. Все изначально приятное — милая улыбка, доброжелательность и искренность — рассеялось, вытесненное умоляющим взглядом, потными от волнения пальцами.
Тимур оказался моим ровесником — подвижным и смуглым мачо с фигуркой жокея и жестким ежиком смоляных волос.
Первым делом выяснилось, что он отлично знает Алису, поскольку работает в том же учреждении. Соответственно, первой моей мыслью было: 'Алиса почти наверняка с ним спит. Или спала'.
Моя бывшая жена никогда не скрывала наличия любовников, даже когда мы жили вместе. Это считалось в порядке вещей, входило в негласную супружескую договоренность. Правда, имен не называла и подробностями не делилась.
Разумеется, мне тоже была предоставлена полная свобода в проявлении половой активности. А как иначе: понятие супружеской неверности давно стало в нашем обществе анахронизмом — чем больше интимных связей, тем больше потенциальных зачатий, и, следовательно, роста народонаселения. (Напротив, допотопная ревность осуждалась и высмеивалась — и в комиксах, и в дешевых комедиях.) Но я этой свободой не пользовался — ни к кому, кроме Алисы, не тянуло. Это уж потом, после развода, пришлось поневоле.
Постаравшись отогнать неприятные ассоциации, я улыбнулся в ответ на его улыбку и пожал протянутую ладонь. Еще не хватало, чтобы мои чувства мешали моей работе! И все же длить общение не хотелось, поэтому, извинившись за опоздание, я начал с главного:
— Ну, и куда же вас угораздило забраться?
— На самом деле ничего преступного я не совершил! — торопливо заверил меня Тимур, отхлебывая кофе.
— Нисколько не сомневаюсь в этом.
Подозвав официантку, я заказал сок и пару пирожных.
— На мой взгляд, наше ведомство просто опутано запретами. Туда нельзя, здесь не копай — не психика, а сплошное минное поле!
Я покивал:
— Сочувствую.
— Ну вот, вы меня понимаете! Вся эта галиматья оттого, что разнообразные шишки, проходящие у нас проверки, не желают, чтобы кто-то знал, с кем они совокупляются и какие именно взятки всучивают вышестоящим. Люди — существа слабые, они имеют право на страхи и отклонения — в пределах нормы, конечно. Поэтому у нас существует жесткий регламент на то, как проводить проверку, чтобы не коснуться, не дай бог, частной жизни этих влиятельных господ. Да, меня, собственно, эта частная жизнь и не интересует, абсолютно! Все дело в том, что 13-го мая прошлого года я женился.
Тимур произнес это с такой гордостью, словно его женой согласилась стать голландская королева.
— Поздравляю!
'Интересно, жена отвадила его от Алисы, хотя бы на первое время?' О черт, что же я за ревнивое тупое животное…
— Спасибо! Так вот: с тех пор у меня появилась привычка — согласен, что дурацкая: отыскивать этот день в памяти человека, которого я проверяю. Меня отчего-то интригует и занимает, как одно и то же число одного и того же года может принести столь разное — разным людям. Все мои коллеги знают об этой слабости и беззлобно подшучивают. А некоторые докладывают о том, что случилось в этот день у их 'ведомых'. Я даже завел особую тетрадку, куда записываю самые интересные впечатления. Кстати, если вижу, что там нечто интимное — не лезу. Но чаще бывает довольно обыденно. Так вот, когда я попытался проникнуть в этот день в памяти Геннадия Скуна — так его, кажется, зовут, нашего с вами подопечного? — со всего размаха грохнулся об 'заслон'. Брр!.. — Тимур передернул плечами, скрипнув кожей модного пиджачка. — Ну и неприятная же штука! Три часа потом отходил — в ванной, под любимую музыку.
'В ванной… тоже любит воду. Как и я. И с Алисой, верно, они резвились в теплой ароматной водице'.
— А как вам показалось, были ли у Скуна какие-либо отклонения? Пусть незначительные, в пределах нормы?..
