Максим Далин - Чёртов меч
Хнуро снова её толкнул. Аллочка взглянула на него отчаянными глазами.
— Просто — поверь мне, — шепнул гоблин почти беззвучно. — Потом поймёшь, сейчас — поверь.
Аллочка собрала все душевные силы.
— Ладно, — сказала она. — Но и ты поверь тоже. Я знаю, что делаю.
Но она не знала. Ей было страшно, тяжело, плохо, но немыслимо спорить, как маленькой девочке, с которой беседует старый опытный педофил.
Гоблин кивнул и обхватил себя руками поверх плаща. Никт ждал, сделав серьёзное лицо, но улыбаясь уголками губ.
— Я вижу, вы решились, — сказал он. — Я и не сомневался.
Тёмный Властелин развернул пергаментный лист, исчерченный какими-то нечитаемыми символами, и вынул из воздуха перо.
— Даже не надо кровью, — сказал он. — Главное — вы подписываете. Жест, понимаете? Этот жест отдаст вам в руки целый мир — и всё пойдёт к нашему обоюдному удовольствию, дорогая Аллочка.
Аллочка, как во сне, протянула руку и взяла перо.
— Не надо никуда макать, — предупредительно пояснил Тёмный. — Как ваш фломастер.
Аллочка подняла на него глаза.
— Сможете всё, — кивнул Никт. — Не стесняйтесь.
И тут левая рука Аллочки почти без участия разума, одним душевным порывом, вытащила из-за пояса секатор — и щёлкнула перо пополам. И выронила обрезки.
Никт так поразился, что его рот приоткрылся сам собой. Видимо, поэтому он не отдёрнул в сторону пергамент — и Аллочка щёлкнула и его. Кусок пергамента упал на пол — и замок содрогнулся от подвалов до кровли, как от громового раската.
Синие свечи погасли — и лицо Никта засветилось в темноте гнилушечно-зелёным, как маска Фредди Крюгера. В этом бледном зелёном свечении глаза и рот Тёмного казались искажёнными пустыми провалами.
— Аллочка! — грянул вопль, от которого, кажется, содрогнулся уже весь мир до основания. — Зачем?!!
Аллочка протянула в темноте руку в сторону Хнуро — и встретила его горячие пальцы. Прикосновение придало ей сил — и она плюнула куда-то вперёд, надеясь попасть на упавший кусок адского договора.
— Вали отсюда! — заорала она изо всех сил освобождённым голосом. — Вали и забирай этот дурацкий меч! А туалеты с драгоценностями — знаешь, куда засунь?!! — в темноте что-то ревело и выло, Аллочку подтянули назад и прижали спиной к груди, она ощущала, как её обнимают костлявые сильные руки, понимала, что это Хнуро, это было тепло и блаженно — и она, совсем не чувствуя страха, победно щёлкала секатором и орала местные оскорбления вперемежку с земными матюками…
Кончилось всё разом.
За её спиной кто-то зажёг свечу, и свеча загорелась правильным, мягким оранжевым светом, а из дверей в зимний сад падал мутный отсвет начинающегося заката. Перед Аллочкой на полу валялся заплёванный и затоптанный кусок пергамента — и никаких следов Никта вокруг.
— Я что, его убила? — спросила Аллочка потерянно. Почему-то по-русски.
Хнуро что-то сказал и поцеловал её в ухо. Аллочка поняла, что наведённый морок с пониманием языка рассеялся вместе с кошмаром.
— Слава Богу, — сказала она и невольно хихикнула. — Слава Богу, Хнуро!
— Эх, — улыбнулся гоблин. — У моей подруги освободился разум, но говорить с нами она пока не может.
— Может, — радостно повторила Аллочка последнее слово. — Здравствуйте!
Хнуро обнял её за плечи.
— Удивительно, — проскрипел старик, — как иногда тонок волосок, на котором держится жизнь мира…
— Я думал, она подпишет, — сознался Нерлик. — Но ничего сказать не мог. Похоже, рядом с нею он был сильнее нас троих…
— Избранная его развоплотила, — сказал молодой маг. — Он покинул наш мир и отправился в другие, тварь… Никогда бы не подумал, что такое увижу.
— А пойдёмте отсюда? — попросила Аллочка по-русски, прижимаясь к Хнуро, и вдруг почувствовала, как чёрный шёлк по всем швам трещит на бёдрах — но на груди было что-то подозрительно свободно.
— Я бы сказал, нам надо идти, — прямо в унисон её мыслям сказал Нерлик. — Надо освободить всех, кому можно вернуть украденное время… и похоронить мёртвых…
— И сжечь эти поганые сорняки! — подытожил гоблин. — Пока эта дрянь по миру не расползлась. Хотя, она же у него нежная, плесень, удобрений требует… кровушкой…
Маги прошли в зимний сад мимо Аллочки — а гоблина она остановила за руку.
— Хнуро, — сказала Аллочка тихо и снова почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы, — я стала уродина… Понимаешь, вся красота — она была от меча, а меч — от этой суки Никта. Теперь Никт пропал, и всё исчезло… Я теперь толстая!
— Хотел бы я знать, что тебя тревожит, — улыбнулся Хнуро, погладив её по голове. — Слава Богу, Аллиэль… — и, открыв дверь так, чтобы на Аллочку упал солнечный луч, потрясённо выдохнул: — С тебя сняли проклятие, Аллиэль! Как же ты похорошела!
Эпилог
Стоял погожий осенний денёк.
По проезжей дороге, ведущей из Анурленда, мимо Гоблинских гор, на Весёлый Юг, катился фургон, влекомый парой пегих лошадок. Рыжий верховой козёл гоблинов, привязанный поводом к штырю, вбитому на задке, бежал рядом рассёдланным. Правил фургоном молодой белобрысый парень, одетый в синюю хламиду, украшенную звёздочками сусального золота, и берет — как обычно одевались бродячие предсказатели.
Борта фургона были расписаны красными и зелёными драконами, золотыми языками пламени, синими цветами и прочими завлекательными вещами. Автор заверяет, что даже ребёнок на всей территории шуанского материка догадался бы: фургон принадлежит бродячим актёрам.
Площадку на крыше фургона упомянутые актёры тоже использовали, как полезную площадь. Сутулый гоблин, привалившись к дощатому бортику, играл на лютне развесёлый мотивчик. Симпатичная девица с короткими русыми кудряшками, одетая в розовые атласные штаны в обтяжку, блузку-размахайку из пёстрых лоскутков и множество бусиков, браслетиков и прочих побрякушек из сусального золота, цветного стекла и блёсток, пыталась жонглировать яблоками. Яблоки падали, девица уморительно сердилась, гоблин хихикал — и было совершенно не понятно, пытается ли жонглёрша выучиться своему ремеслу в совершенстве, или это будущая клоунская реприза на потеху почтённейшей публике.
У ног девицы лежал громадный, гораздо больше натурального размера, фанерный меч, оклеенный цветной фольгой, с шутовской башкой из папье-маше, венчающей слишком длинный эфес. Лезвие меча до половины было выкрашено киноварью.
На задней стенке фургона трепетала небрежно приколотая, но тщательно разрисованная афиша:
«Дамы, господа, гоблины и все прочие!
