Наталья Шнейдер - Двум смертям не бывать
Он сам не знал, чего ждет от возвращения на запад. Порой Рамону казалось, что память услужливо подсовывает то, как должно было быть вместо того, что было на самом деле. Что он придумал себе Аген, как когда-то придумал отчий дом. Но по крайней мере, сюзерену он был нужен, а дома — нет.
Похоже, Дагобер не стал откладывать разговор с отцом, потому что герцог вызвал Рамона уже через день. Явившись, юноша обнаружил в зале, служившем герцогу приемной, Хасана и отца Сигирика, присланного высоким престолом. Его Святейшество полагал, что не след оставлять войско, должное нести язычникам свет истинной веры, без представителей церкви. Справедливости ради нужно сказать, что Сигирик не только справлял службы, отпускал грехи перед битвой и следил за нравственностью вверенной ему паствы. Решив, что служителю господа подобает проявлять милосердие не одними молитвами, он вместе со своей свитой ходил за ранеными, не говоря уж о последнем причастии. Тем не менее, его недолюбливали, да и трудно любить человека, который вместо того, чтобы закрывать глаза на мелкие грешки, свойственные всем людям, пускался проповедовать. Многие из застигнутых им на месте преступления, предпочли бы епитимью этому воистину зубодробительному морализаторству.
Герцог вошел в зал, кивнул в ответ на поклоны, жестом отпустил слуг. Вместо того, чтобы воссесть на богато разукрашенное подобие трона, по-простому опустился на ступеньку рядом, указал гостям на приготовленные для них сиденья. Сигирик скривился — сам он и без того разговаривал бы с герцогом сидя, но позволить то же мальчишке и язычнику… Авгульф сделал вид, что не заметил выразительной гримасы святоши, и велел Рамону пересказать услышанное от Лии. Тот начал рассказывать, стараясь не упустить ни малейшей детали.
— Бред! — вскричал священник, едва Рамон заговорил о крысах. Все знают, что…
— Отче. — Мягко прервал его герцог. — Прошу тебя, дай гостям ответить на мои вопросы. Трудно о чем-то судить, не выслушав до конца.
— Не всякие речи должно слушать. То, что противоречит святому писанию, не должно осквернять ни слуха, ни мыслей
— Отче, твои познания в святых текстах превосходят мои. Не будешь ли ты так добр напомнить, каким именно строкам писания противоречат слова этого юноши?
— Они противоречат здравому смыслу. Все знают, что…
— Значит, писанию они не противоречат? Тогда позволь, мы закончим разговор. — Герцог кивнул бывшему оруженосцу. Рамон, продолжай.
— Да я, по сути дела, закончил.
— Хорошо. — Авгульф повернулся к Хасану. — Скажи, здесь действительно считают, что черную смерть носят крысы?
— Да, господин.
— Признаться, я не понимаю. У нас говорят, что эту болезнь наводят своим колдовством криды. Когда в город приходит черная смерть, она никогда не заходит в их дома, и это позволило ученым мужам утверждать, что сей народ в сговоре с болезнью.
— Криды… — протянул Хасан. — Правильно ли я понял, ты говоришь о народе, что рассеян по всему свету, не имея родины?
Герцог кивнул.
— Мне кажется странным мнение, будто они не болеют. Когда в город приходит черная смерть, криды тоже заболевают, я не раз видел это собственными глазами.
— Ты в сговоре с этим богомерзким народом! — вскочил священник.
— Отче. — Сказал герцог, вроде бы негромко, но Сигирик мигом заткнулся.
— Некоторые считают. — продолжал Авгульф, — что криды просто ненавидят истинную веру и пользуются любым способом, чтобы навредить тем, кто ее исповедует. Правда это, или нет, но подобное мнение дает хоть какое-то объяснение, зачем это нужно кридам — если болезнь наводят они. Зачем это нужно крысам, и могут ли неразумные твари наводить черную смерть?
— Ты прав, крысам это не нужно, тем более, что животные не умеют чего-либо желать. Наши ученые считают, что сперва они заболевают сами, болезнь разносится от твари к твари. И когда больных крыс становится слишком много, черная смерть переходит к людям — возможно, с подпорченной пищей или с миазмами, которые распространяют больные животные. Не раз было замечено, что сперва в домах начинают появляться крысиные трупы, а вскоре в город приходит черная смерть.
— Тогда почему наши ученые не заметили то, что, как ты говоришь, неоднократно замечали ваши?
Хасан пожал плечами:
— Может быть, дело в том, что наши ученые искали ответ, а ваши полагали, что уже знают его?
Герцог кивнул и надолго замолчал.
— Я велю своим людям поставить ловушки. — Сказал он наконец. — Но этого может быть мало. Говорят, ваш народ разводит кошек.
— Язычники! — не выдержал Сигирик. — Кошки есть порождение нечистого!
— Вы не приручаете хорьков и ласок? — продолжал герцог, словно бы не слыша священника.
— Это так. — Кивнул Хасан. — Мы разводим кошек.
— Благодарю тебя. Можешь идти.
Тот с достоинством поклонился и вышел.
— Никто не захочет держать дома беса. — протянул Авгульф.
Рамон хотел было сказать, что ничего бесовского в своей трехцветной мурлыке не заметил, но взглянув на священника, решил промолчать.
— С другой стороны. — продолжал герцог, — святой престол в своих письмах говорит о черных кошках, ни слово не упоминая о…
— Какая разница! — похоже, Сигирик на время разучился говорить нормальным тоном и был в состоянии только кричать. — Ты впадаешь в…
— Рамон, выйди. — Резко сказал сюзерен. — Я позову.
Юноша кивнул и едва не бегом покинул зал.
Ждать пришлось долго. наконец, из двери вылетел покрытый красными пятнами отец Сигирик, а следом выглянул герцог.
— Заходи.
Он снова опустился на ступеньки у трона, жестом приказал юноше сесть.
— Запомни: выкручивать людям руки нужно без свидетелей. — Авгульф усмехнулся. — Даже если делаешь это с позиции логики, а не силы. Впрочем… ладно, неважно. Я издам указ, предписывающий моим людям извести в своем жилье крыс всеми доступными методами. А отче прочтет проповедь о том, что черные кошки суть посланцы нечистые, но, — он воздел указательный палец, — только они. Так как святой престол в своих письмах поминает исключительно черных кошек, ни словом не говоря о других, значит, остальные твари безвредны с духовной точки зрения и исключительно полезны для истребления крыс… тем более, что других животных, способных это сделать, здесь не найти.
— А он прочтет? — поинтересовался Рамон.
— Да. Но давай о другом. — Ты знаешь, почему пал город?
Рамон припомнил риторику отца Сигирика:
— Господь снизошел к неустанным молитвам…
— Брось — фыркнул герцог. — Никто не подслушивает.
