Марина Дяченко - Корни камня
Он глубоко вздохнул, приходя в себя.
— …Прародина — для всех?
Серьезный парень с подносом в руках — тот, что приносил Ивару еду — удивленно обернулся от двери.
— Я хотел спросить… Прародина — она для всех? Или… только для тигардов?
Парень задумался. Пожал плечами, ответил, глядя в сторону:
— У всякого есть мать… Но не у всех одна мать, правильно?..
…Мама!..
Перебивая дорогое воспоминание, проплыла по дну памяти восьминогая тень-паук. Два переплетенных тела в метре над полом. «Ивар, пойми…»
— Выведи меня отсюда, — попросил он шепотом.
Серьезный парень чуть не выронил поднос.
— Выведи, — повторил Ивар тихо. — Постарайся… Улетим вместе в Город, ты пойми, Город никогда не простит… Здесь уже всем конец… Спаси меня — спасешься сам…
Ивар сознавал бесполезность своих слов — и все же говорил. Без надежды.
Парень вдруг улыбнулся — без злобы, открыто:
— Тебе не понять…
Повернулся и вышел.
Ивару не понять.
…Неужели они не боятся? Им действительно легче умереть, чем расстаться со своими драгоценными… камнями… обычаями?!
…Женщина, молодая, легкая, идет прочь, лица не видно, только подрагивают в такт шагам тяжелые косы на плечах… А над ней синее-синее, невозможно синее, горящее синим, слепящее глаза, тепло на щеках — солнце, а она уходит, касаясь травы оборками цветного платья, догнать бы, догнать бы, догнать…
Ее догоняет мальчик. Как был — в простреленом комбинезоне, в запекшейся крови…
Всего лишь щелчок открывающейся двери — а уже ясно, кто вошел.
— Нету никакой Прародины, — сказал Ивар в стену.
Барракуда не ответил.
— Нету Прародины! Зря только… переводите капсулы. Умер — нету!..
Барракуда тяжело опустился на откидную кровать. Теперь Ивару видна была опущенная голова с редеющими на макушке волосами. Человек, поставивший на колени его отца…
— Я ненавижу вас, — сказал Ивар шепотом. — По-настоящему ненавижу. Вам лучше убить меня, если не хотите, чтобы потом…
Он запнулся. Любая угроза, произнесенная вслух, казалась ему слабой, неубедительной, а главное — недостаточной.
Барракуда вздохнул:
— Знаешь что… Говори мне «ты». А то как-то ненатурально получается…
Ивар молчал, сбитый с толку.
— Мне все говорят «ты»… Ты заметил?
Он усмехнулся. Его круглые глаза уже не казались такими выпуклыми — провалились под брови, в черные ямы.
— Помнишь, я говорил тебе… Там, возле Камня… Что твой отец — достойный человек?
Ивар всхлипнул.
— Так вот… Ты — сын достойного человека, Ивар. И пойми… ЧТО ты для него.
Великое сокровище… Мальчишка. Ради мальчишки — на немыслимое унижение…
— Наверное, я для него — сын, — отозвался Ивар тихо. — А вот для вас… разменная монета. Товар на торгах.
— Да, — Барракуда потеребил полоску усов, — да… Но можешь гордиться, потому что ценой тебя я покупаю… Не сумею объяснить. Бесконечно ценную вещь.
Ивар криво усмехнулся. Что может быть ценнее жизни?..
Фонарик Ванины еще светит, а вот Саня… От него ничего не осталось. Совсем ничего, подумал он, и мысль оказалась совершенно невыносимой.
— На нем нет тяжести, — сказал Барракуда в наступившей тишине. — Он легкий… Все равно, что сделали с его телом — он найдет дорогу и без фонарика.
— Неправда.
— Правда…
Ивар встретился глазами со взглядом Барракуды — и вдруг остро, изо всех сил захотел ПОВЕРИТЬ.
— Он же не тигард…
Барракуда кивнул:
— Но он же человек…
Ивар закрыл глаза.
Мамочка, если бы я умел поверить… что ты меня ТАМ встретишь…
А ведь Саня уже знает. Саня, всегда он успевал первым, первым родился, первым…
А что, если они теперь вместе? Если они уже встретились с мамой, ту, пусть не под голубыми шатрами, все равно где — но они ВМЕСТЕ ждут Ивара?!
— Ты скоро будешь дома, — сказал Барракуда медленно. — А мы уйдем… Корабль стоит в доке. Не очень мощный и не очень надежный, но твой отец обеспечит его старт. Поверь, что в моем списке нет ничего лишнего. Только, чтобы выжить.
— А если нет? — спросил Ивар с закрытыми глазами.
Барракуда не понял:
— Что — нет?
— Если… — Ивар запнулся. — Город… Не выполнит условий?
Барракуда помолчал. Проговорил осторожно:
— Ну… Они же… в своем уме, верно?
Он ждал увидеть во сне теплый космос, прорезанный кровеносными сосудами, но вместо этого приснились Весы.
Никогда в жизни ему не доводилось видеть ничего страшнее.
Весы упирались в небо — то есть в то место, где должно было быть небо, а сейчас была красная, мутная каша. Весы занимали полмира, черные, жуткие, с закопченными котлами вместо чаш… И все стояли молча — Белый Рыцарь в изорванном плаще, тонкогубая женщина с погасшим фонариком, мальчик в простреленном комбинезоне, Барракуда с ритуальным кинжалом в опущенной руке, маленький паж, и еще много, много…
— ЦЕНА.
Ивар не видел, кому принадлежал этот голос, которого лучше бы не слышать никогда.
— ЦЕНА.
Плечи Весов дрогнули — Ивар увидел Белого Рыцаря на одной из чаш, Весы накренились, но Барракуда бросил на другую чашу свой кинжал — и Весы выровнялись, и в следующую секунду Рыцарь был уже высоко вверху, в мутной кровавой каше… Ивар хотел закричать — но невидимая сила швырнула его на опустевшую чашу, и, вцепившись руками в черные склизкие цепи, он увидел в котле напротив груду контейнеров, из-под отлетавших крышек медленно поднимались головы в шлемах, но Ивар был тяжелее, он перевешивал, пока на чашу напротив не швырнуло Регину, мертвого Саню, смеющегося чертика на липучке…
Ивар почувствовал, как его чаша идет вверх. Он кричал и прыгал, желая стать тяжелее, весомее, умилостивить Весы… Но кровавая каша была все ближе, а земля уходила все дальше, и голос, которого лучше бы не слышать, торжествующе твердил:
— ЦЕНА. ЦЕНА. ЦЕНА.
…Несильная боль в плече. Он открыл глаза — над ним сидел Барракуда со шприцом-пистолетом:
— Ты что? Ивар, ты что же?
Он лежал, чувствуя, как расслабляется мокрое, холодное, как лягушка, непослушное тело. Действительность, какой бы она ни была, оказалась стократ лучше сна. Ему захотелось улыбнуться Барракуде — но улыбки не получилось.
— Ивар… Ты же держался. Немного осталось. Все будет хорошо. Слышишь?
— Я больше не могу, — сказал Ивар виновато. — Я не могу…
Барракуда закусил губу. Секунду сидел, раздумывая. Потом быстро взял Ивара за плечи:
— Сядь… Вот так. Я научу тебя боевому заклинанию тигардов… Знаешь, когда воин обескровлен, когда кажется, что все, конец, непереносимо… Мне всегда помогало. И когда я в шлюпке взрывался, и когда я карцере сидел годами… Закрой глаза. Крепко. Повторяй за мной: сквозь ночь. Сквозь день. Травой сквозь могильные плиты…
