Сергей Болотников - Город призраков
Стрый тоже это понял, он активней заворочался у себя в углу, попытался отползти. Сам Васютко вспомнил про кошек и в мгновенной панике огляделся вокруг. Но кошки исчезли. Они, в отличие от ночного гостя, были ненастоящими.
— Да ты кто вообще? — выдавил Николай через силу, он попытался приподняться над матрасом, но руки его не держали, и он упал назад, отирая выступившую на лбу обильную испарину. Где же лицо посетителя, почему он его не видит?
Тот как раз переместился поближе к окну, и мутно-оранжевый свет заоконного фонаря ломким квадратом упал ему на грудь — сразу стало видно, что плащ посетителя не только поношенный, но и испачканный какой-то черноватой дрянью, напоминающий загустевший мазут. А лицо осталось в тени. Гость усмехнулся там, в темноте, и произнес:
— Избавитель. Ваш избавитель. — Потом он сделал еще шаг и оказался прямо над Пиночетом. Гость казался высоким, очень высоким и даже становилось странно, как он умудряется с таким ростом стоять прямо и не сгибаясь. — Получай аванс. Да не разбей, второго пока не получишь.
Что-то легкое и гладкое упало Николаю на лицо, скатилось по левой щеке и с легким стуком шлепнулось на матрас. Пиночет протянул скорченную от ломки руку и зашарил по грязной ткани, силясь отыскать подарок. Он не верил, боялся поверить в то, чем был этот стеклянный предмет, но безумная надежда уже вовсю полыхала в узкой груди опустившегося наркомана. Наконец пальцы ощутили гладкость стекла, закругленные формы. Это было она, та самая, вожделенная, за которую отдать жизнь так же просто, как сделать вдох.
Ампула.
С морфином, наверняка с ним! Чувствуя, как бешено колотится сердце, Пиночет приподнял ампулу, чтобы на нее упала толика света. Синие латинские буквы на стекле: M-0-R-P-H-I... Да, это он, кроткий бог сновидений, приносящих покой. Николай почувствовал, как слезы начинают капать из глаз (и, хотя он этого не заметил, у него началось еще и неконтролируемое слюноотделение, как у собаки Павлова по звонку), горячие, едкие. Он пожирал глазами эти синие буквы, не в силах поверить в привалившее вдруг счастье. Нет, так не бывает. Это все равно что к страдающему тяжелой формой малярии пациенту вдруг приходит врач и виновато сообщает, что на самом деле у того фантомная лихорадка, от которой довольно трудно переселиться на небеса.
Морфин. Пиночет повернулся на бок и лихорадочно зашарил по полу в поисках шприца (он был один, второй разбил на прошлой неделе дурила Стрый). Он нашел его, когда иголка впилась в ладонь. Боли не чувствовалось, вернее, она потонула в океане других, более насыщенных болей.
А потом вдруг оказалось, что ампулы в его руке больше нет.
— Где?! — крикнул Пиночет в панике. Слезы моментально высохли и, казалось, застыли на щеках ледяными дорожками. — Где она?!
— У меня есть условие, — произнес посетитель.
— Любые условия! — простонал из угла Стрый. — Говори, только отдай ее!
Гость качнул головой — смутное, едва угадываемое движение:
— Да они, в общем-то, простые. Вам надо пойти в Верхний город. Найти там фирму «Паритет». Это проще некуда, она там целый дворец занимает, и выкрасть кое-какие документы. Хотя нет, сожгите-ка здание целиком. Канистра бензина, славный пожар, все уничтожено! Это здорово! А уж сколько радости для недобросовестных сотрудников, правда? Ну что, вы окажете мне эту услугу?
Пиночет закивал головой так яростно, словно вознамерился таким образом стряхнуть ее с плеч. Большинство слов гостя прошло мимо его ушей, но Николаю было на то наплевать. Время давно уже разделилось у него на до и после — собственно, до приема сонного зелья и после него. То, что будет после — его совершенно не интересовало.
— Ну, я вижу — вы согласны, — сказал посетитель, — и неважно, что вы ничего сейчас не поняли. По возвращении из страны грез вас будет ждать подробная инструкция. Кстати, Николай, ваша капсула уже у вас.
И это было действительно так! Ампула была здесь, у Пиночета в руках, и как только он мог ее не заметить?
Неважно! Сейчас — за дело. Не обращая больше внимания на неподвижно стоящего гостя, Пиночет зубами отломал тонкую шейку ампулы и лихорадочно принялся наполнять экспресс-поезд, который донесет умиротворяющую влагу внутрь вен, — шприц.
И, уже улетая на мутном сером приходе прочь из сознания, Николай с вялым удивлением заметил, как гость спокойно уходит прочь, в ободранную стену напротив, и сливается с ободранной штукатуркой.
11
Июль, 15.
Новый день. Точно такой же, как и предыдущий. Хотя нет, сегодня вышло солнце, и против воли у меня поднимается настроение. Думаю, как и у всех живых существ. А ночью была видна луна — изящный такой полумесяц. Появлялся из-за туч, пепельного цвета и словно нарисованный на фоне ночного неба.
Днем я люблю дождь. Ночью нет. А этой ночью под окнами кто-то кричал. Да, нет — даже орал, словно его резали тупым ножом. Я выглянул посмотреть, но увидел лишь пустынную улицу. Улица Школьная, потому что одним торцом она упирается в мою бывшую школу — как же я ее ненавидел в свое время! Эти угрюмые кирпичные стены, облупившиеся фрески над входом. Кто там был? Я не помню, но сейчас они смотрятся как химеры. Каждый раз они мне приходят на ум, эти химеры. Как в Кельнском соборе.
Окно большой комнаты нашей квартиры выходит на улицу имени Семена Стачникова. Не забыть бы спросить, кто он такой. Хотя в любом случае — это грязная и убогая улочка, на которой никогда не горят фонари. В отличие от Школьной, народ по ней не гуляет.
Побил рекорд по сну. Мне самому противно так долго спать. Первый раз проснулся в десять, с больной головой. Вставать не хотелось, но мерзкое солнце (ненавижу его, это светило, оно бесцеремонно лезет мне в глаза каждое утро, несмотря даже на плотные шторы), не дало залеживаться, а с улицы уже вовсю шумели машины.
Помню, как-то засиделся до пяти, читал всю ночь. Такие странные ощущения. Жизнь за окном набирает обороты, но тебе, для которого еще вечер, все кажется нереальной, розоватой от рассвета лубочной картинкой, за которой наблюдаешь отстраненно.
Горячей воды у нас по-прежнему нет, это раздражает, потому что холодной водой я умываться не могу. Елки-палки, человек должен пользоваться теми благами, что у него есть. Мать послала меня опросить соседей насчет воды. Зашел к троим — меня коробило, я терпеть не могу этих ограниченных людей. Последним зашел к журналисту из квартиры напротив. Примитивный тип, сухарь, явно совсем без эмоций. Ограниченный человек, зачем он вообще живет на этом свете? Как все — есть, спать да размножаться? Вся эта безликая серая толпа, эти люди вокруг, и никто никому не нужен?
Когда я вижу таких людей, мне становится горько. Мы упустили свой золотой век, а в веке нынешнем никто никому не нужен. Иногда я думаю, что мне стоило родиться лет на двадцать раньше.
