Дэвид Эддингс - Владычица магии
– А что, есть какой-нибудь выбор?
– Отец мой, по крайней мере, хорошо обращается со своими людьми, – оборонялся юноша, – никто не голодает, у всех крыша над головой, а эти… бедняги… хуже животных. Я всегда гордился своим происхождением, но теперь стыжусь.
В глазах его действительно стояли слёзы.
Гарион при виде столь внезапного пробуждения не понимал, как себя вести. С одной стороны, он был рад, что Леллдорин наконец признал очевидное, с другой – боялся: а вдруг такое прозрение заведёт порывистого юношу в какую-нибудь беду.
– Я отрекусь от титула! – объявил неожиданно Леллдорин, будто подслушав мысли Гариона – А когда возвращусь из странствий, буду жить среди рабов и делить с ними их печали.
– К чему хорошему это приведёт? Думаешь, твои страдания облегчат им жизнь?
Леллдорин резко вскинул голову, явно обуреваемый противоречивыми эмоциями.
Наконец он улыбнулся, но в голубых глазах застыла решимость.
– Ты, конечно, прав. Как всегда. Удивительно, но ты сразу видишь, в чём корень проблемы, Гарион.
– Что ты имеешь в виду? – с некоторой опаской осведомился тот.
– Я подниму их на восстание. Пройду всю Арендию во главе армии крестьян.
– Ну почему у тебя на всё один ответ?! – застонал Гарион. – Во-первых, у крепостных вообще нет оружия, и они не умеют драться. Никакими прекрасными словами и уговорами ты не заставишь их последовать за тобой, а если даже это и удастся, любой арендский дворянин не задумается подняться против вас. Они растерзают твою армию, а потом положение в сто раз ухудшится. И, наконец, ты просто начнёшь гражданскую войну; именно этого и добиваются мерги.
Леллдорин в удивлении заморгал, слова Гариона наконец-то дошли до туго соображающего аренда. Лицо юноши вновь помрачнело.
– Я об этом не подумал, – сознался он.
– Совершенно верно. И будешь продолжать совершать подобные ошибки до тех пор, пока собираешься работать только мечом, а не мозгами.
Леллдорин, вспыхнув, смущённо засмеялся.
– Ты и вправду не ходишь вокруг да около, Гарион, – тихо упрекнул он.
– Прости, – поспешно извинился Гарион, – наверное, нужно было объяснить как-то иначе.
– Нет, – покачал головой Леллдорин, – ведь я аренд. Если не сказано прямо, не пойму.
– Нельзя сказать, что ты глупый, Леллдорин, – запротестовал Гарион, – ведь каждый может ошибаться. Аренды не дураки – просто слишком порывисты.
– Это было нечто большим, чем обыкновенная импульсивность, – печально вздохнул Леллдорин, показывая на влажный мох у корней деревьев.
– Что именно? – огляделся Гарион.
– Это последний участок леса перед равнинами Центральной Арендии, – пояснил Леллдорин, – естественная граница между Мимбром и Астурией.
– Лес как лес, – пожал плечами Гарион.
– Не совсем, – мрачно ответил Леллдорин. – Очень удобное место для засад.
Земля в этом лесу усеяна старым костями. Приглядись получше.
Он вытянул руку. Вначале Гариону показалось, что перед ним всего лишь пара изогнутых сучьев, высовывающихся из мха, с тонкими веточками на конце, запутавшимися в разросшемся кусте, но тут же с отвращением увидел полуистлевшую зеленоватую человеческую руку; пальцы судорожно цеплялись за куст в последней предсмертной агонии.
– Почему его не похоронили? – взорвался он в ярости.
– Поверь, потребуется тысяча людей и тысяча лет, чтобы собрать все лежащие здесь скелеты и предать их земле, – глухо объявил Леллдорин. – Целые поколения арендов покоятся здесь – мимбраты, весайты, астурийцы. Все лежат где упали, а мох хранит их вечный сон.
Гарион вздрогнул и отвёл глаза от немой мольбы этой одинокой руки, поднимавшейся со дна мохового моря здесь, в мрачно насупившемся лесу. Подняв глаза, он понял, что эта неровная почва простиралась насколько мог видеть глаз.
– Сколько ещё нужно ехать, чтобы добраться до равнины? – тихо спросил он.
– Около двух дней.
– Два дня?! И всё по таким же местам? Леллдорин кивнул.
– Почему? – спросил Гарион осуждающе, более жёстким тоном, чем намеревался.
– Сначала причиной были гордость… и честь. После – скорбь по павшим и желание отомстить. И наконец – просто не знали, как всё это остановить. Ты ведь сам сказал: мы, аренды, не очень-то сообразительны.
– Но всегда храбры, – быстро возразил Гарион.
– О да, – согласился Леллдорин, – всегда храбры. Это наше национальное проклятие!
– Белгарат, – еле шевеля губами, прошептал Хеттар, – лошади чуют что-то.
Господин Волк, дремавший как обычно в седле, встрепенулся:
– Что?
– Лошади, – повторил Хеттар. – Что-то там впереди их пугает.
Глаза Волка сузились, лицо внезапно приобрело странно-пустое выражение.
– Олгроты, – с отвращением кинул он.
– Что такое олгрот? – спросил Дерник.
– Нелюди. Дальняя родня троллей.
– Я однажды видел тролля, – заметил Бэйрек. – Гнусное уродливое огромное чудище с когтями и клыками.
– Они нападут на нас? – встревожился Дерник.
– Почти наверняка, – напряжённо ответил Волк. – Хеттар, следи за лошадьми.
Нужно держаться всем вместе. Никому не отделяться!
– Откуда они появились? – удивился Леллдорин. – В здешнем лесу никогда не бывало чудовищ.
– Иногда спускаются с гор Ало, если проголодаются, – объяснил Волк. – Живых после такого нападения не остаётся, так что рассказать подробности некому.
– Лучше бы тебе что-нибудь предпринять, отец, – посоветовала тётя Пол. – Они нас окружают.
Леллдорин быстро огляделся, соображая, где находится.
– Мы недалеко от холма Элгона, – ответил он, – и если бы удалось туда добраться, олгроты ничего с нами сделать не смогут.
– Холм Элгона? – переспросил Бэйрек, вынимая тяжёлый меч.
– Высокая скала, усеянная валунами. Почти крепость Элгон держался там почти месяц против целой мимбратской армии.
– Неплохо звучит, – согласился Силк. – По крайней мере, хоть выберемся из этих деревьев.
Он нервно оглядел ужасный лес, окутанный ледяной моросью.
– Можно попытаться, – решил Волк. – Они ещё только примеряются напасть, а к тому же дождь притупляет их обоняние.
Сзади раздался странный лающий звук.
– Это они? – спросил Гарион: собственный голос воплем отдался в ушах.
– Перекликаются, – ответил Волк. – Кто-то из них нас заметил. Лучше поторопиться, но не очень спешите, пока не увидим холм.
Они пустили испуганных лошадей рысью и упрямо направились вперёд по грязной дороге, поднимавшейся к вершине низкого горного гребня.
