Брендон Сандерсон - Рожденный туманом: Тайная история
− Океан? Это же в бессчетном количестве миль отсюда. Дальше Фармоста!
Похлопав его по плечу, Наж развернулся, собираясь догонять Крисс.
− Есть ли надежда? − окликнул его Кельсер.
− А если я скажу «нет»? − обернулся Наж через плечо. − Что, если я скажу, что нахожу твое положение весьма плачевным? Разве это изменит твои намерения?
− Нет.
Наж поднес пальцы ко лбу в подобии салюта.
− Прощай, Выживший. Позаботься о моем ноже. Я им очень дорожу!
С этими словами Наж исчез во тьме. Какое-то время Кельсер смотрел ему вслед, а потом сделал то, что казалось ему разумным.
Проглотил болтик, выкрученный из складного стула.
3
Ничего не произошло. Он надеялся, что заставит алломантию сработать, но болт просто упал в желудок, неприятно его отяжелив. Кельсер не смог его поджечь, как ни пытался. На обратном пути он выкашлял болтик и забросил его подальше.
Он подошел к границе острова и туманной земли вокруг Лютадели. На него свалилось новое бремя. Обреченный мир, умирающие боги и целая вселенная, о которой он даже не догадывался. И его единственной надеждой было... путешествие к океану?
Он никогда не заходил так далеко, даже во время путешествий в компании Геммела. Уйдут месяцы, чтобы добраться туда. Но были ли у него эти месяцы?
Он покинул остров, ступая по мягкой поверхности туманного берега. Перед ним стеной взвихряющегося тумана маячила Лютадель.
− Разлетайка? − позвал Кельсер. − Где ты?
− Я везде, − ответил Охранитель, появившись рядом с ним.
− Значит, ты слушал? − спросил Кельсер.
Тот рассеянно кивнул. Его очертания расплылись, лицо стало нечетким.
− Мне кажется... Конечно, я…
− Они упомянули так называемых Ари.
− Да, Ай-ри, − сказал Охранитель, произнеся это немного иначе. − Четыре буквы А Й Р И. Они что-то обозначают на языке иноземных людей. Тех, кто умер, но не мертв. Я видел краем глаза, они подобны призракам в ночи.
− Умершие, но живые, − сказал Кельсер. − Как я?
− Нет.
− А как тогда?
− Умершие, но не мертвые.
«Чудесно», − подумал Кельсер. Он повернулся к западу.
− Они вроде бы где-то на океане.
− Айри построили город, − тихо сказал Охранитель. − В месте между мирами.
− Что ж. − Кельсер глубоко вздохнул. − Вот туда я и иду.
− Идешь? − переспросил Охранитель. − Ты меня покидаешь?
Прозвучавшая в этих словах тревога поразила Кельсера.
− Если те люди могут нам помочь, мне нужно с ними поговорить.
− Они не могут нам помочь, − возразил Охранитель. − Они... они бессердечны. Роятся над моим телом как насекомые-падальщики, ожидая последнего удара сердца. Не уходи. Не покидай меня.
− Ты же везде. Я не могу тебя покинуть.
− Нет. Они за пределами моей досягаемости. Я... я не могу отойти от этих земель. Я слишком сильно в них Вложен, в каждый камень и листик. − Он подернулся рябью, а его и без того нечеткие очертания стали еще расплывчатее. − Мы... легко прикрепляемся, и нужно очень сильно захотеть, чтобы уйти.
− А Разрушитель? − спросил Кельсер, поворачиваясь к западу. − Если он все уничтожит, сможет ли он вырваться?
− Да, − очень тихо ответил Охранитель. − Тогда он сможет уйти. Но, Кельсер, ты не можешь меня бросить. Мы... мы же команда, ведь так?
Кельсер положил руку на плечо существа, которое когда-то было таким самоуверенным, а теперь стало не более чем размытым пятном в воздухе.
− Я вернусь так скоро, как смогу. Я намереваюсь остановить эту тварь, и мне нужна помощь.
− Ты жалеешь меня.
− Я жалею всех, кроме себя, Разлетайка. Опасно быть таким человеком, как я. Но у тебя все получится. Не спускай глаз с Разрушителя и попытайся связаться с Вин и ее аристократом.
− Жалкий, − повторил Охранитель. − Так вот... вот каким я стал? Да... Да, это так.
Он поднял расплывчатую руку и схватил Кельсера подмышку. Тот, задыхаясь, попытался выкрутиться, но Охранитель положил другую руку ему на затылок, заставляя смотреть ему в глаза. Глаза бога резко сфокусировались, размытость внезапно исчезла, и из них вырвалась яркая серебристо-белая вспышка, затопившая Кельсера и ослепившая его.
Все вокруг исчезло, ничто не смогло устоять перед ужасным и прекрасным светом. Кельсер утратил тело, хотя по-прежнему существовал. Он вышел за пределы себя и вступил в пространство сияющего света. Ленты этого света вырывались из него, он пытался кричать, но голос пропал.
Время остановилось, оно здесь не имело значения. Это было не место в пространстве. Место не имело значения. Только Связность − личности с личностью, человека с миром, Кельсера с богом.
И этот бог был везде. Существо, которое Кельсер пожалел, было самой землей, по которой он ходил, воздухом, металлами − его собственной душой. Охранитель был везде. Кельсер по сравнению с ним − ничто. Мелкая сошка.
Видение исчезло. Кельсер отшатнулся от Охранителя, который застыл на месте, похожий на размытое пятно в воздухе, но на самом деле представлял собой нечто гораздо большее. Кельсер дотронулся до груди и с необъяснимым удовольствием обнаружил, что сердце бьется. Его душа научилась подражать телу, и почему-то сердцебиение успокаивало.
− Полагаю, я это заслужил, − сказал Кельсер. − Будь осторожнее с этими видениями, Разлетайка. Для человеческого самомнения не слишком полезно знать, что он на самом деле из себя представляет.
− А я бы сказал, что очень полезно, − ответил Охранитель.
− Я увидел все, − пробормотал Кельсер. − Все и всех. Мою Связность с ними и... и…
«Проникновение в будущее, − подумал он, изумляясь объяснению. − Столько вероятностей... как с атиумом».
− Да. − Голос Охранителя прозвучал устало. − Это была попытка показать твое подлинное место в мире. Немногие способны это выдержать…
− Давай еще раз, − попросил Кельсер, подходя к богу и беря его за руку.
− Что?
− Давай еще раз. Мне нужно снова это увидеть.
− Твой разум слишком хрупок. Это его сломает.
− Проклятье, я сломал его давным-давно, Разлетайка. Сделай это. Пожалуйста.
Охранитель нерешительно схватил его, и на этот раз глазам бога понадобилось больше времени, чтобы начать светиться. Они вспыхнули, очертания бога задрожали, и Кельсеру на мгновение показалось, что Охранитель полностью рассеялся.
Хлынувший свет в одно мгновение поглотил Кельсера. На этот раз он заставил себя отвернуться от Охранителя. Это относилось не к зрению, а скорее было попыткой отгородиться от массы обрушившихся на него информации и ощущений.
