Гай Кей - Песнь для Арбонны. Последний свет Солнца
Блэз согласился выполнить поручение и поставил Ирнана на пост снаружи без каких-либо комментариев и с совершенно бесстрастным выражением лица. Дело в том, что ему нравился Маллин де Бауд, и он меньше уважал бы его, если бы барон остался в неведении или равнодушным относительно тех нюансов, которые возникли после появления среди них де Талаира вскоре после того, как Эврард снова уехал.
Что примечательно, и даже забавно, — все обитатели замка Бауд казались довольными после того рейда на остров Риан. Отчасти потому, что практически никто не знал об этом рейде. Что касается людей в замке и его окрестностях, они знали только то, что им следовало знать, как Маллин неоднократно подчеркивал в разговоре с Блэзом и коранами: что Эврард Люссанский заново обдумал свое положение и вернулся в замок в сопровождении группы лучших людей Маллина и наемника с севера, который командовал ими и обучал их в этом сезоне.
Ирнан и Маффур, которые, очевидно, знали бабушку Люта, получили задание сообщить ей, что случилось с незадачливым кораном. Когда они вернулись, Маффур лукаво улыбался, а Ирнан в изумлении качал головой: женщина вовсе не была огорчена своей потерей, она пришла в восторг от этой новости. Ее внук служит богине на острове Риан — этот пророческий сон она видела много лет назад, сообщили оба корана. Блэз недоверчиво поднял брови. Он явно еще долго не сможет понять арбоннцев, если вообще когда-нибудь поймет. И все же такое поведение этой женщины было большим облегчением; если бы она подняла крик, потеряв внука, это могло создать неудобства.
Тем временем Соресина приветствовала блудного поэта при всех с почти трогательной теплотой.
— В ней живет актриса, в этой женщине, — сдержанно шепнул Маффур Блэзу, когда они стояли во дворе замка и смотрели, как юная баронесса опустилась в реверансе, затем встала и наградила трубадура поцелуями в обе щеки и третьим — в губы.
— В любой женщине живет актриса, — буркнул тогда Блэз в ответ. Тем не менее он тоже был очень доволен в то утро, и это чувство усилилось, когда стало ясно, что Эврард не собирается задерживаться в замке Бауд. Да никто этого и не хотел. Кажется, он воспринял свое похищение с добродушием, не уступающим добродушию самого Маллина.
Поэт исполнил одну наскоро сочиненную песнь, напичканную вычурными метафорами о том, как он вынырнул из темной пещеры, влекомый неземным светом, которое оказалось сиянием Соресины де Бауд. Конечно, он назвал ее другим именем, но тем же самым, каким называл прежде. Все знали, кто эта женщина. Все были счастливы.
Трубадур покинул Бауд в конце недели с туго набитым кошельком и удовлетворенным самолюбием. Никто в Арбонне точно не знал, что произошло в этом отдаленном замке в горах, но было очевидно, что Эврарда Люссанского барон и его жена каким-то образом зазвали назад и щедро наградили за его снисходительность к их прежним промахам. Среди всего прочего власть трубадуров, как личная, так и их сатир и панегириков, немного укрепилась вследствие этих событий. Сей факт не слишком радовал Блэза, но он ничего не мог с этим поделать, он был не у себя дома. «Не следует придавать значения тому, — сказал он себе, — какие новые причуды появятся у Арбонны или какие старые сохранятся».
Кораны Бауда всю неделю заключали пари друг с другом — которые, вероятно, никто не мог выиграть или проиграть — насчет того, как далеко зашло раскаяние Соресины или скорее как далеко оно позволило зайти поэту. Блэз, пристально вглядываясь в женщину и мужчину в утро отъезда Эврарда, был совершенно уверен, что ничего подобного не произошло, но о таких вещах он не привык говорить или заключать пари, поэтому он оставался спокоен. Он все же принял от Маллина дополнительный кошелек сверх обычной платы в тот месяц; барона так увлек новый порыв благородного великодушия, что Блэз провел часть утра за подсчетами, прикидывая, как долго Маллин сможет выдержать подобные расходы. Ранг и положение в иерархии дворянства стоили недешево и в Арбонне, и в других местах. Блэз спрашивал себя, понимает ли барон все последствия, которые могут возникнуть из-за его погони за высоким положением в этом мире.
А потом, примерно через десять дней после отъезда Эврарда, незамедлительно явилось одно из этих осложнений. Этому предшествовало появление гонца с посланием, которое ввергло замок Бауд в хаос приготовлений.
У верхней площадки темной лестницы Блэз поерзал на каменной скамье. Было бы хорошо, мелькнула у него мысль, если бы у него с собой оказался кувшин вина; только он никогда не позволял себе подобного баловства. Он знал по меньшей мере двух человек, которые напились и уснули на страже и погибли. Собственно говоря, одного из этих двоих он убил сам.
В замке стояла тишина. Блэз чувствовал, что очень одинок и очень далеко от дома. Это было необычное чувство: дом давно мало что значил для него. Но люди иногда еще имели значение, а здесь у него пока не было ни одного настоящего друга или того, кто мог бы им стать за то время, которое Блэз отвел себе на пребывание в замке Бауд. «Интересно, — подумал он, — где сегодня ночью Рюдель, в какой стране, в какой части света?» Мысли о друге привели его снова к городам Портеццы и, возможно это было неизбежно в ночной тишине у женской спальни, к воспоминаниям о Лусианне. Блэз покачал головой. «Женщины, — подумал он. — Родилась ли хотя бы одна с начала сотворения мира, которой можно доверять?»
И эта мысль, не впервые посетившая его в этом году, могла привести его воспоминания прямо к дому, если бы он это допустил, к брату и жене брата и к тому последнему разу (как это стало известно верховной жрице Риан), когда он лежал с женщиной на ложе любви. Или нелюбви. Жрица это тоже знала каким-то сверхъестественным образом. Он чувствовал себя поразительно открытым и беззащитным перед ее слепотой в лесу той ночью и не слишком гордился потом тем, что она в нем увидела. Он гадал, достаточно ли глубоко мог проникнуть ее взор, каким бы образом она ни видела подобные вещи, чтобы добраться до понимания того, почему мужчины — и женщины — делали то, что они делали.
Блэз выглянул в узкое окно-бойницу. Голубая луна стояла высоко и была почти полной. Эскоран — так называли ее в Горауте, «дочь бога», но здесь голубую луну назвали Рианнон в честь своей богини. В таких именах заключалась сила, выбор союзника. Но луна оставалась той же, как бы люди ее ни называли, и заливала тем же странным, ускользающим светом местность к востоку от замка.
Бледная Видонна — которая повсюду носила одинаковое имя — взойдет еще не скоро. Если кто-нибудь действительно предпримет вылазку снаружи, карабкаясь через окно, то он должен сделать это очень скоро, пока тени еще темные и голубая луна плывет по небу одна. Ночь была теплой. И Блэз порадовался за Ирнана, стоящего снаружи. Крайне маловероятно, чтобы человек в здравом уме предпринял попытку забраться по внешней стене замка ради того, чтобы соблазнить женщину, но раз уж им поручили сторожить, то нужно делать это как следует. Блэз еще мальчишкой так относился к своим поручениям, и ничто во взрослой жизни не дало ему повода изменить свое отношение к службе.
