Дэйв Дункан - Предназначение
— Серебряный грифон, — начал догадываться Уолли.
— Королевский символ, — многозначительно кивнул Хонакура.
— Ннанджи — король?
Разум Уолли с трудом усваивал услышанное. Конечно, Ннанджи еще так молод. Трудно представить его лет этак через пять-десять.
— Я уверен в этом, милорд. Я не знаю ни одного пророчества, касающегося твоего похода. Я думаю, все случится после. Об этом я и говорил Ученице Тане сегодня — Ннанджи слишком хорош, чтобы стать свободным мечом. У Богини для него большие планы. Заколка — это послание Тане, а не тебе.
Уолли понимал скрытый смысл слов старика. Но Ннанджи в качестве короля — об этом еще стоило подумать. Он мог бы быть революционером, но никак не правителем. Как пес, догоняющий автомобиль, — неплохой спорт, но что он будет делать, когда догонит? Однако не так сложно представить Тану в роли Леди Макбет.
Уолли сел рядом с Хонакурой на скамью. Туман сгустился настолько, что стало не видно воды за бортом, даже силуэт старика с трудом различался. Все, что мог делать вахтенный в этой ситуации, это слушать. Двое сейчас затихли наверху. Даже легкое колыхание на волнах вызывало шум, так что лучше было позволить предполагаемым бандитам подойти, пока их не станет видно.
— Расскажи мне пророчество, — тихо попросил Уолли.
— Если хочешь, милорд, — хрипло сказал старик. — Но оно еще проще остальных; в нем нет даже рифмы:
«Рыжеволосый брат Икондорины пришел к нему и сказал: „Брат, ты чудесно владеешь мечом, научи меня владеть им так же, и я смогу основать королевство“. И тот ответил ему: „С удовольствием“. Так Икондорина научил, а его брат выучился. А потом Икондорина сказал: „Мне нечему тебя больше учить. Иди и ищи свое королевство“; и брат его поступил так. И правление его было самым блестящим и мудрым».
В самом деле?
— Если бы я сказал тебе об этом раньше, — прошептал Хонакура, — ты бы узнал заколку, как только увидел…
Сутры могут быть короче или длиннее, полнее или проще, банальнее или изощреннее. Они могут состоять из предисловия, притчи и послесловия или из любой их комбинации. Но эта была слишком сокращена. Неприятный червячок сомнения снова завозился в нем.
— Это все? — требовательно спросил он.
— Это все, — подтвердил старик.
— Ты можешь в этом поклясться?
Минуту помолчав, Хонакура спросил:
— Какую клятву ты бы хотел от меня услышать?
Волна раскаяния захлестнула Уолли. Каждая гильдия имела свои клятвы, кроме жреческой. Жрец не имел права лгать ни в каком случае. Для жреца ложь была тем же, что для пищи плесень. Хонакура был хитер и изворотлив, как змей, но он не лгал. Уолли виновато попросил прощения за то, что позволил усомниться в нем.
Король Ннанджи? Очевидно, старик прав. Это было предназначением Ннанджи, после сбора, после победы над колдунами. Ему нечего было больше делать с Уолли.
Он обнаружил, что ему стало легче, когда он узнал все. Но тревоги не оставили его! Возможно, потому, что он их временно отодвинул, сосредоточившись на заколке Ннанджи.
Потом Хонакура снова начал кашлять, и Уолли прикусил губу. С его стороны было глупо и недобро держать старого человека на этом проклятом холоде.
— Пойдем, мой почтенный друг, — прошептал он, когда приступ кашля кончился, — я сведу тебя по ступеням. Эта погода не для тебя.
Туман стал еще гуще.
* * *Уолли присмотрел за спускавшимся в каюту Хонакурой и вернулся на свой пост. Когда Холийи пришел его сменить, он вспомнил о данном Джие обещании и отправился к ней.
Она не спала и ждала его. Они занялись любовью. И Джия, которая имела большой опыт в подобных вещах, заверяла, что это была самая долгая и очень страстная любовная ночь, приводившая ее повелителя бесчисленное количество раз в приподнятое состояние, отмеченное сверхчеловеческим удовлетворением; в конце концов он так устал, что неожиданно заснул.
Через одну каюту Адепт Ннанджи обстоятельно изучал преимущества женатого человека; в конце концов, удовлетворившись результатами, он тоже заснул, его же юная новобрачная предавалась мечтам об их будущем.
Тремя каютами дальше лежал Новичок Катанджи. В постели Ханы, где не имел никакого права находиться, мечтая о Мей, которую он уже посетил чуть раньше.
И всю эту ночь Хонакура, жрец седьмого ранга, простоял на своих костлявых коленях, сухо рыдая и вымаливая прощение у Богини.
* * *Наутро туман рассеялся, и «Сапфир», снявшись с якоря, ушел в семь раз дальше от берега, чем был накануне. Он двигался в Каср.
КНИГА ВТОРАЯ
КАК ВОИН ВСТУПИЛ В БОЙ
Глава 1
Почтенная Ули, жрица третьего ранга, шла большими шагами по набережной Касра, подол коричневого балахона взвихрялся ее ногами, черные мысли одолевали ее. Солнце грело жарко, но ветер раздувал ее одежды, играл волосами, бросал в глаза пыль, так что она не могла понять, чем вызваны ее слезы — досадой или попавшим в глаза песком.
Город превратился в сумасшедший дом, заполненный буйными больными, и эти ненормальные прибывали ежедневно. Она как раз проходила мимо тележки фруктовщика с одной стороны, в то время как с другой пристроились два молодых воина, выбирая понравившиеся яблоки. Они не только не собирались платить, но даже не сказали спасибо хозяину и не взглянули в его сторону. Если так пойдет дальше, бедняку не останется средств к существованию, а дома у него восемь-девять голодных ребятишек.
Воины! Она скрипнула зубами. Она сохранила еще все свои зубы.
Воины шестерками. Воины дюжинами. Они гордо стояли на всех перекрестках и бодро маршировали по ним, они задирали всех подряд и развратничали. Ули сердито оглянулась на свист мечей — Пятый, ведущий десять человек, салютовал Шестому с пятерыми. Чтоб им всем провалиться!
Ежедневно в храм приходили потерпевшие — мужчины, ограбленные или избитые, изнасилованные девушки, домовладельцы, выброшенные из своих домов. Жрецы им могли только сочувствовать. Ежедневно жрица Ули благодарила Богиню, что она — женщина, носящая одежду, а значит, неприкосновенна и может не бояться насильников. Хотя, конечно, этим молодым безобразникам нужны женщины помоложе. Ну что ж, это — еще одна защита.
Сбор перевернул весь город. Он коснулся даже ее скромной жизни… Она давно уже серьезно подумывала, не принять ли ей предложение Джиннино Четвертого, почтеннейшего драпировщика, достойного вдовца, отца трех детей, настоятельно нуждающихся в хорошей матери, которая обучила бы их благородным манерам. Она уже почти решила согласиться. Он дал твердое обещание, что все посягательства на ее особу будут редкими и они прибывали гораздо быстрее, чем убивали друг друга.
