Катя Зазовка - Ворожея
Бабы ахнули. Мужики заговорили наперебой. Староста укоризненно поглядел на любителя красного словца — тот вмиг стал ярче самой спелой боровки[10] и с преувеличенным интересом уставился в землю.
— Покамест страшиться нечего, — поднял руку Череда, призывая люд успокоиться. Гул немного стих. — Но дабы души и тела усопших обрели покой, следует возвратиться к стойбищу и проводить погибших в последний путь до наступления ночи.
Селяне боязливо закивали.
— Потому, мужики, не мешкайте. Седлайте коней — поедем. Бабам велю оставаться в хатах и на всякий случай запереться до возвращения мужей, — староста уже хотел спрыгнуть с бочки, как испуганная Домна, прижимая к юбке улыбающегося Гедку (юродивый, видать, один не уразумел, что случилось), решилась вслух задать вопрос, коий терзал головы всех селян:
— И кто ж такое сотворить-то мог?
— Может, волки задрали? — предположил кто-то из мужиков.
— Да где это видано, чтоб волк посреди лета на людей нападал?! — замотал головой мельник.
— Тогда медведь?
— Чушь! — отмахнулся Вит.
— Какой медведь! Какие волки! Тут дело явно нечисто! Без темной ворожбы не обошлось! — высказала догадки Доморадовна, по обыкновению сжимая под мышкой петуха и не сводя внимательного взгляда со старосты. Стоявший в сторонке лекарь Рафал только ниже склонил голову.
— Неужто Черная Кукоба? — неуверенно спросила какая-то из баб.
— Как же она людей загрызла? У нее и зубов-то почти не осталось, — пожала плечами другая.
— Какая Кукоба?! Она ж со своей хаты невесть сколько не выходит! — опровергла домыслы третья.
— А ей, чай, и не надобно выходить! — высказал догадку местный пьянчуга, вытерев грязным рукавом синеватый нос.
— А что, ежели помимо Кукобы умелицы имеются?
— О чем это ты, Доморадовна? — недоверчиво спросила Домна. Десятки пар глаз устремились к бабке.
— Неужто никто из вас не ведает? — с притворной неосведомленностью спросила та. Люд замотал головами. Хохлатый снова стал биться и вырываться из цепких морщинистых рук. Бабка дождалась, покуда не останется ни одного селянина, который глядел бы куда-нибудь кроме нее, и с победоносным видом пояснила: — Так у нее ж внучка имеется! Вчерась к нам в деревню пожаловала!
Люд ахнул в едином порыве и принялся чертить в воздухе защитные знаки да шептать молитвы. Кто-то даже сделал несколько шагов назад, точно пред ним предстала невидимая внучка Черной Кукобы.
— Ну почему ты решила, что это она? — спросил доселе хранивший молчание староста. — Разве можно человека просто так обвинять?
Народ притих — не привык он первому человеку на селе перечить. Но и Доморадовне, которая уже запамятовала, когда свою пятидесятую весну справила, не доверять виделось оплошностью.
— Просто так? Я сейчас все, что знаю, скажу! А люд пускай сам решает — права я иль нет! — громко возвестила Доморадовна и притопнула, точно бросила вызов Череде. Птица заливисто заорала, но хозяйка только стиснула ей клюв. Селяне не сводили глаз, ожидая, что же такого им поведает бабка. Та и не мыслила отступать. — Вот приметил ли прибывшую девку хоть кто-нибудь у священного купальского костра?
Люд замотал головами. Староста закатил глаза.
Вит хмыкнул:
— Вон Домны с Гедкой тоже не было. Так неужто и они ей подсобляли?
Домна побледнела и теснее прижала сына. Селяне же недоверчиво зацокали, уже всецело поверив в невиновность незнакомой девки.
— Погодьте, я еще не все открыла! — взвизгнула бабуся. — А как кошка к огню подбегала все памятуют?
Народ кивнул.
— Лапу ей каменюкой перебили — было такое?
Снова десятки голов подтвердили подлинность сказанного.
— А не по этой ли причине она поутру вдруг захромала, тогда как еще вчерась вечером прыгала на зависть лягухам?
Народ загудел.
— Ну, это еще ничего не значит. Авось простое совпадение, — Череда изо всех сил старался сохранять невозмутимость, хотя злоба на бабусю, смущавшую простой люд, росла с каждым мигом.
— Да с чего ты вообще взяла, что девка эта с черной силой братается? — спросил Вит.
— Да уже одно родство с Кукобой само за себя сказывает! — с легкостью отразила натиск Доморадовна. — Тем паче разве станет добрая девица без спросу в чужом хлеву ночь коротать, поутру лик не мыть? Как пить дать, ведьмарка!
— Ведьмарка! Ведьмарка! Мы тоже видели! Мы тоже ведаем! — внезапно кинулись на подмогу Доморадовне две девицы-подружки: одна темноволосая да лопоухая, другая с волосами точно молодой месяц и длинным носом-морковиной.
Селяне тут же обратили на них все свое внимание.
— И что ж вы видели, пригожуньки? — хмыкнул пьянчуга.
Девицы наперебой стали рассказывать:
— Вчерась…
— Еще до купальского костра…
— Она к древнему капищу ходила!
— Что ведьмарка плясала!
— Кровь свою на камни проливала!
Люд в ужасе только и сумел, что разом ахнуть.
— Ну, что я говорила?! Неужто и теперича я впусте мелю? — бабка растянула в довольной улыбке свой местами беззубый рот.
— Чушь! — махнул рукой Вит.
— Доморадовна, хватит воду баламутить, — рассердился староста, уразумев неизбежность расправы над Милавой. Только бы девка сейчас в поле зрения не оказалась. Череда огляделся.
— Тебе ли ее защищать?! У тебя у самого вон беда со стороны черной силы пришла! Или я снова не права?
— О чем это она? — загудели селяне.
— О странной хваробе, что на Алеся напала. Вон, даже почтенный Рафал не ведает, как его лечить! Правда, дядька Рафал?
Старец сочувственно поглядел на старосту и вынужденно кивнул. Народ зароптал пуще прежнего.
— А что, ежели она эту хворобу наслала, чтобы всю деревню извести?! — ужаснулась баба в толпе.
— Ох, детки мои малые! — взвыла другая.
— Забить ее надобно! А лучше на костре спалить! — предложил пьянчуга и потряс кулаком.
Его тут же поддержал гул голосов. Протест старосты потонул во всеобщей жажде крови.
— А как же мы ее узнаем? — испугалась Домна, одна из немногих, чьи глаза не горели мстительностью.
— А узнавать и не придется, — радостно объявила Доморадовна и указала пальцем в сторону, — вон она идет.
Народ обернулся в указанном направлении. От леса шли две девицы. Одна — темноволосая, ладная, точно сочное яблочко. Другая — ликом смуглая, волосами светлая, тоненькая, как камышинка. Девиц и люд разделяли всего несколько локтей. Староста про себя ругнулся.
— Какая из них? — спросил пьянчуга.
— Та, у коей глаза чернее ночи да из косы сама тьма рождается! Приглядитесь, она ж прихрамывает! — оповестила Доморадовна.
