Мария Семенова - Тайный воин
Пёс так обрадовался хозяйскому голосу, что вскочил и усердно поволок влево, даже с тора сошёл.
– Зыка, право!.. – заорал Светел, до смерти испугавшись, что санки сейчас застрянут на целине.
– Я тебя, дурня, – повторил Жог и уронил голову.
Зыка посмотрел на одного, на другого… отвернул голову, улёгся.
Светел подошёл к нему, хромая на обе ноги.
– Зыка… вставай…
Кобель приоткрыл один глаз, с неодобрением глянул на бестолкового щенка, опять отвернулся.
Светел беспомощно смотрел на него. Хотелось лечь рядом, уткнуться лицом в снег и не вставать больше. Тащиха-позёмка небось скоро все следы заметёт…
В мохнатый бок с силой въехал твёрдый нос снегоступа.
– А ну вперёд, дрянчуга!.. Вперёд, говорю!..
Кобель оскорблённо вскинулся, рявкнул, зубы лязгнули. Светел бросил посох, припал на колени, обнял грозно ворчащего пса.
– Вперёд, маленький… Ну давай, давай…
Зыка встал. Сердито вытряхнул шубу. Нагнул голову. Сделал шаг…
Светел побежал к задку саней, торопясь, покаме Зыка не перерешил. При мысли о том, что завтра всё повторится… и послезавтра… у него начали отниматься руки и ноги. Поэтому он оставил думать и просто толкал.
– Зачем меня взяли? – в сто первый раз спрашивал Ознобиша. – Ведь Ивень… Второго сына прежде не забирали…
Ветер выполнил обещание. Подстёгин сирота ехал в санях. Иногда он вылезал из болочка и шёл сам. Потом уставал, тогда Сквара подсаживал его обратно.
В голосе Ознобиши звучала такая тоскливая тревога, что Сквара сказал ему:
– Я Ивеня всего раз и видел… плохо помню его. Он добрый был? Раньше?
Ознобиша ответил с трепетной убеждённостью:
– Он лучше всех был.
– Значит, и сейчас лучший, – сказал Сквара. – Может, он так мораничам полюбился, что младшего брата в котёл решили забрать.
Это была, конечно, неправда. Два нагих тела посреди кровавого пятна, замаравшего чистый снег. Пепельные косы тётеньки Дузьи… Вот от кого Ознобиша унаследовал серебристую голову. А от дяди Деждика – серо-голубые глаза и способность слово в слово повторить рассказ, услышанный полгода назад.
Сюда не добралась метель, прошедшая полосой. Сани ехали по своей полозновице, оботурам было легко. Никто не гнал мальчишек тропить. Вчера они думали только о том, как отстоять черёд впереди и не упасть от усталости. Сегодня, переведя дух, вновь начали гадать о будущем и бояться.
Ознобиша всхлипнул.
– Плакса, хнюня, рёвин сын, – немедленно раздалось сзади. – Проглотил горелый блин!
Вместо того чтобы окончательно повесить голову, Ознобиша вдруг улыбнулся, вытер нос.
– А я и есть рёвин сын, – сказал он, обернувшись. – Мне можно. Мой отик от людей зовётся Деждик Подстёга… косой дождь.
– Подстёга!.. – захохотал дружок Хотёна, Пороша. – Ну ты башка осетровая! Подстёгами знаешь кого ругают?
Одно и то же слово от зеленца к зеленцу имеет разное бытование. Там, где вырос Пороша, подстёгой именовали непотребную девку.
– На себя оборотись, – фыркнул Сквара. – Порошица!
Жители Конового Вена этим словом поминали самое заднее, сорное отверстие тела. Пороша глядел вначале недоумённо, потом вспомнил, покраснел, сжал было кулаки. Однако кругом смеялись, и Хотён всё-таки удержал прихвостника, не стал портить веселье. На самом деле Сквара и для Хотёна держал про запас гадкое назвище: Похотень. Но оно, означая дитя прелюбы́, срамословило не самого гнездаря, а скорее родителей, поэтому Опёнок оставил его пока при себе.
– Вот бы блина проглотить, – размечтался Дрозд. – Хоть горелого.
У Сквары тоже сосало в животе. Жирные лепёшки давали силу идти, но не как строганина.
Сани между тем катились всё веселее, приходилось наддавать шагу. Время от времени оботуры поднимали косматые головы, нюхали воздух, глухо ревели. Было ещё светло, когда впереди показалась хорошая оттепельная чисть. Горячие подземные токи здесь не рвались на поверхность бурлящими кипунами, но летом снег стаивал. Посреди леса лежала широкая поляна, заросшая пупышем. Оботуров распрягли пастись. Они тут же скрылись в низком тумане, только слышно было, как хрустят на зубах стебли хвощей. Ребятня уже ползала на четвереньках, жадно обламывая и жуя толстые красноватые побеги. Ветер не стал отзывать новых ложек, позволив лакомиться вволю. Взрослые обозники сами растянули шатёр. Принесли пилу, начали кряжевать на дрова большое дерево, поваленное тяжестью инея.
Сквара сидел в пупышах и блаженно улыбался. Было тепло, травяная сладость щекотала язык. Он не пошёл далеко в туман, зная из опыта, что у края оттепелей хвощи бывают сочнее. Вот бы набрать их с собой, пожевать завтра в дороге. С утра можно и не успеть. Нарвать сегодня – завянут. В снег положить?..
Лихарь принёс из оболока два деревянных меча, с поклоном протянул один Ветру. Тот взял, чинно поклонившись в ответ. Каждый сделал по шагу назад, мечи встретились концами, очень похоже на то, как встречались их руки в приветствии возле входа в Житую Росточь.
Из тумана выполз объевшийся Ознобиша. Устроился подле Сквары, приткнулся к нему, начал икать.
Меч Лихаря свистнул. Сквара невольно вздрогнул: он знал, легко ли заставить деревяшку так рвать воздух. Ветер отвёл удар, устремив его в землю. Ещё раз и ещё. Котляр не пёр силой на силу, он уклонялся и танцевал – легко, красиво. Потом они снова поклонились один другому. Теперь удары стал наносить Ветер. От ноги, из-за плеча, сверху вниз… Лихарь не зря называл его учителем, разница в умении была очевидна даже бестолковому дикомыту. Ветер ещё и берёг ученика. Мог забить, но не делал этого, не унижал. Просто учил.
– Смотри… – тихо сказал Сквара. – Мы тоже так плясать будем.
Ознобиша не ответил. Сквара посмотрел на него и увидел, что сирота заснул, разомлев от сытости и тепла. У него даже брови были измазаны в зелени. Сквара хотел вытереть ему лицо рукавом, но раздумал: пусть спит.
Ветер и Лихарь последний раз поклонились друг другу. Ученик подал источнику полотенце и не без робости о чём-то спросил. Ветер, только поднёсший утирник к лицу, вдруг швырнул его наземь. Отвернулся, сжав кулаки. Лихарь виновато подобрал ширинку, унёс оба меча.
Скваре попался на глаза сухой стебель хвоща. Дотянувшись, он сорвал его, устроил между пальцами, попытался крутить. От шиша к мизютке и обратно. Получалось медленно, неуклюже. Стебелёк то вываливался, то съезжал накось и застревал. Зато сразу стало понятно: чтобы лихо управляться с тяжёлым боевым ножом, пальцы требовались железные. Сквара нахмурился, вздохнул. Как-то Светел там… Атя… Небось уже Светынь переходят…
Подошёл Лыкасик. Сел наземь.
Сквара смотрел на свою кисть, стараясь сообразить, как правильнее скрещивать пальцы.
– Не сидится тебе руки сложа, – сказал Воробыш. – Ничего ведь не получается.
Сквара буркнул в ответ:
– А персты торчат, работать мешают.
Занятно: он ждал помехи от сломанного шиша на левой руке, а хуже управлялась почему-то правая.
Лыкаш спросил, помолчав:
– Что с нами будет-то, а?..
– Будет что будет, – кивнул Сквара. – Даже если будет наоборот.
Раньше бабкина присказка не казалась ему такой мудрой и верной. Иные слова только поймёшь, когда самого в один синяк изобьют.
Воробыш шмыгнул носом и на всякий случай сказал ему:
– Я тебя тогда не пинал. Это Хотён с Порошей и…
– Да я знаю.
Лыкаш искоса посмотрел на него:
– Я всё как есть вызнал… Нас знаешь куда ведут? В какую-то Пятерню!
Сквара никогда прежде не слыхал такого названия. Сразу представилась огромная лапа, которая всех сграбастает и утащит. Стало жутко.
– Это где?
– Не знаю. Я только понял, там башня есть. Наклонная. И вертепы.
У края снега мальчишки затеяли кидаться снежками.
– А с пальцем что сделал? – спросил Лыкаш.
– Кривым веретеном прищемил.
Воробыш засмеялся. Сквара осторожно подложил крепко спавшему Ознобише под голову свой кожух. Встал, тоже побежал перекидываться снежками.
Вечером, проглотив лепёшку, он снова взялся за стебелёк. Движение казалось чуть более привычным, но ненамного.
– Ух ты, – сказал Дрозд.
Все придвинулись ближе.
Сквара старательно и неловко переставлял пальцы:
– А ты возьми тоже спробуй.
– Ну-у… Я так не смогу.
Сквара фыркнул, тотчас вспомнил Кербогу:
– Нет такого слова «я не могу». Сперва попытайся.
Подошёл Лихарь, некоторое время смотрел.
– Сам ничего не умеешь, а других взялся наставлять, – бросил он неодобрительно.
Сквара поднял голову:
– А покажи, как надо.
Лихарь вытащил нож, блестящий и острый. Клинок замелькал, поди что-нибудь разбери. Со старшим котляром ученику было не равняться, но против Сквары Лихарь глядел великим умельцем.
