Робин Хобб - Убийца Шута
— Что на тебе надето? — с любопытством спросил я.
Он оглядел себя без малейшей тени смущения.
— Думаю, это называется кроватная куртка. Подарок от джамелийской дворянки, которая приезжала вместе с торговым представителем несколько месяцев назад, — он пригладил пальцами тяжелые вышитые рукава. — На самом деле это довольно удобно. Помогает сохранить плечи и спину теплыми, если хочется остаться в постели и почитать.
Я подтянул стул к его кровати и сел.
— Выглядит одеждой исключительно для постели.
— Верно, это очень по-джамелийски. Знаешь ли ты, что у них есть специальный халат для молитв их двуликому богу? Ты надеваешь его одной стороной, если просишь что-то у мужской сущности, или выворачиваешь наизнанку, если молишься женской. И… — Он выпрямился в постели, лицо его стало оживленным, как всегда, когда он рассказывал об одном из своих увлечений. — Если женщина беременна, она носит один вид одежды, чтобы точно родить мальчика, а другой — для дочери.
— И это работает? — не поверил я.
— Это представляется полезным, но не является абсолютным. Почему? Кстати, вы с Молли думали завести ребенка?
С того момента, как Чейд узнал о моем существовании, он не считал мою жизнь моим личным делом. И не собирался это менять. Проще было ответить ему, чем упрекать за шпионаж.
— Нет. У нас нет никакой надежды на это. Она давно потеряла возможность выносить ребенка. У нас будет только одна дочь, — Неттл.
Его лицо смягчилось.
— Извини, Фитц. Говорят, ничто так не укорачивает жизнь мужчины, как отсутствие возможности завести ребенка. Я думал, что ты хочешь…
Я перебил его.
— Я вырастил Неда. Я льщу себя надеждой, что сделал это достаточно хорошо для человека, получившего восьмилетнего сироту на короткое время. Когда ему позволяет работа и путешествия, он поддерживает со мной связь. Неттл выросла отличной девушкой, и Молли разделила со мной всех своих младших детей. Я видел, как выросли Хирс и Джаст, и мы вместе следили, как они покидают родной дом. Это были славные годы, Чейд. Нет ничего хорошего в тоске по утерянным возможностям. У меня есть Молли, и мне действительно этого достаточно. Она — мой дом.
Таким образом, я успешно оборвал его, прежде чем он мог начать приставать с просьбой задержаться или год-два возвращаться в Баккип на сезон. Его унылая литания была так же знакома, как и речь Кетриккен, только отдавала вкусом вины, а не долга. Он был стар, но до сих пор мог многому научить меня. Я всегда был его самым многообещающим учеником. Дьютифул все еще нуждался в работе убийцы, и я был уникальным оружием, ведь молодой король мог незаметно разговаривать со мной через Скилл. Да, Скилл. Так много тайн ждали разгадок. Так много переводов осталось сделать, так много секретов и приемов, которые кроются в кладе свитков, найденных на Аслевджале.
Я знал его аргументы и доводы. На протяжении многих лет я услышал их все. И устоял перед ними. Неоднократно. Тем не менее эту игру надо было сыграть. Это стало нашим прощальным ритуалом. Как и его поручения.
— Ну, раз уж ты не остаешься работать со мной, — сказал он, будто мы уже все обсудили, — то, по крайней мере возьмешь с собой часть этой работы?
— Как всегда, — заверил я его.
Он улыбнулся.
— Леди Розмэри упаковала выбранные свитки и оставила на муле в конюшне. Она собиралась положить их в сумку, но я сказал ей, что ты будешь путешествовать на лошадях.
Я молча кивнул. Когда-то Розмэри заняла мое место ученика. Много лет подряд она служила ему, делая тихую работу наемного убийцы и шпиона королевской семьи. Нет, больше этого. Я лениво подумал, взяла ли она себе ученика?
Но голос Чейда вернул меня к реальности. Он перечислял травы и корни растений, которые бы хотел получить. Потом он еще раз озвучил мысль, что короне нужен подмастерье Скилла в Ивовом лесу, чтобы обеспечивать мгновенную связь с Баккипом. Я напомнил ему, что, как владеющий Скиллом, я могу облегчить задачу без наличия одного из его шпионов в моей семье. Он улыбнулся и вовлек меня в спор о том, как часто можно безопасно пользоваться камнями. Как человек, однажды заблудившийся в камне, я был более консервативен, чем Чейд-экспериментатор. На этот раз, по крайней мере, он не оспаривал мое мнение.
Я откашлялся.
— Секретное ключевое слово — плохая идея, Чейд. Если ты должен иметь его, пусть оно будет записано и оставлено под охраной короля.
— Все написанное может быть прочитано. Все тайное всегда становится явным.
— Правда. Но и кое-что другое, кроме правды. Мертв — значит мертв.
— Я был верен Видящим всю свою жизнь, Фитц. Лучше умереть, чем позволить использовать себя как оружие против короля.
Больно осознавать, что я согласился.
— Тогда по твоей логике, каждый член его группы должен быть закрыт от Скилла. Каждый своим собственным ключом, который может быть найден только ответом на загадку.
Его руки, еще большие и живые, костлявыми пауками засновали по краю одеяла.
— Да, это было бы лучше всего. Но пока я не смогу убедить остальную часть группы, что это необходимо, я буду принимать меры по защите наиболее ценного ее участника.
Он никогда не отличался скромностью.
— И это, конечно, ты.
— Конечно.
Я посмотрел на него. Он возмутился.
— Что? Разве ты не согласен с такой оценкой? Знаешь ли ты, сколько тайн этой семьи доверено мне? Сколько семейных историй и родословных, сколько знаний о Скилле сейчас находится в моей голове и в нескольких разваливающихся, почти нечитаемых свитках? Представь себе, что я попаду под чужой контроль. Представь себе, кто-то украдет мои тайны и использует их против Видящих.
Его несомненная правда охладила меня. Я оперся локтями на колени и задумался.
— Можешь ли ты просто сказать мне слово, которое будешь использовать для замка, и поверить мне, что я буду держать его в секрете? — Я уже признал, что он найдет способ снова это сделать.
Он наклонился вперед.
— Согласен ли ты закрыть от Скилла свое сознание?
Я колебался. Я не хотел этого делать. Слишком уж живо воспоминание о том, как умер Баррич, отрезанный от помощи, которая могла бы спасти его. И как чуть не умер Чейд. Я всегда считал, что между лечением Скиллом и смертью я бы выбрал смерть. Но его вопрос заставил меня посмотреть правде в глаза. Нет. Я хочу иметь выбор. И это было бы возможно только в том случае, если мое сознание было бы открыто для тех, кто может мне помочь.
Он откашлялся.
— Ну, раз ты не готов, я сделаю так, как считаю нужным. Уверен, и ты тоже.
Я кивнул.
— Чейд, я…
Он махнул на меня рукой. Его голос был сердитым.
— Я уже знаю, мальчик. И я буду чуть-чуть осторожнее. Приступи к работе с этими свитками как можно быстрее, хорошо? Переводы будут сложнее, но не выйдут за рамки твоих способностей. А теперь мне нужно отдохнуть. Или поесть. Не могу решить, чего хочется больше. Это все исцеление Скиллом, — он покачал головой.
— Знаю, — напомнил я. — Я верну каждый свиток после перевода. И сохраню секретную копию в Ивовом Лесу. Ты должен отдохнуть.
— Я буду отдыхать, — пообещал он.
Он откинулся на подушки и устало закрыл глаза. Я тихо выскользнул из комнаты. И прежде, чем зашло солнце, я был на пути домой.
Глава четвертая
Защита
Я ничего не знал о своем отце, пока не прибыл в замок Баккип. Два года моя мать служила пехотинцем в армии Видящих, когда силы Шести герцогств были сосредоточены на границе Фэрроу и Чалседа. Ее звали Хайсинт Фаллстар. Родители у нее были фермерами. В год удушливой болезни оба умерли. Моя мать была не в состоянии сама ухаживать за фермой, поэтому сдала ее двоюродным братьям и отправилась искать счастья в Байслау. Там она стала солдатом герцогини Эйбл Фэрроу. Она училась фехтованию и проявила к нему талант. Когда началась война на окраинах, и прибыл сам король Шести Герцогств, чтобы повести войска в бой, она была там и оставалась с отрядом на границе Чалседа до тех пор, пока армия захватчиков не была отброшена назад на их собственную территорию, и не были установлены новые границы.
Потом она вернулась на ферму в Фарроу и там родила меня. Человек по имени Роган Хадхэндс последовал за ней до фермы, и она взяла его в мужья. Они служили вместе. Он любил ее. Ко мне, ее незаконнорожденному сыну, он не чувствовал такой же любви, и я вернул ему это с лихвой. Тем не менее мы оба очень любили маму и были любимы ею, и поэтому я буду честно рассказывать о нем. Он ничего не знал о сельском хозяйстве, но старался. Он был отцом, которого я не знал до того дня, как умерла моя мать, и хотя он был черствым человеком, который видел во мне нежелательную помеху, я знавал отцов и похуже. Он делал то, что, как он думал, отец должен делать с мальчиком: научил меня подчиняться, работать и не задавать вопросов власть имеющим. Кроме того, он трудился вместе с мамой и заплатил местному писцу, чтобы тот научил меня читать и писать — знаниям, которыми сам Роган Хадхэндс не обладал, но мать считала их жизненно важными. Не уверен, задумывался ли он когда-нибудь о любви ко мне. Он просто делал для меня все необходимое. Конечно, я ненавидел его.
