Карина Демина - Семь минут до весны (СИ)
Хотя… если огорчится, то простыть стоит? И глядишь, огорчившись, простит? Мама, когда Нат заболевал, ему все-все прощала и еще варила куриный бульон с луком и морковкой.
Бульон был вкусным.
Нат бросил рубашку. Клацнули челюсти, и на землю полетел ком.
— Погоди, — Нат спешился. — Кровь же…
Флягу со свиной кровью Гарм держал при седле. Запахло резко, сладко, и запах этот породил судорогу, живое железо рвануло.
Лес.
Дым.
Кровь.
Охота, которая совсем рядом. И Нат достаточно здоров, чтобы пройти по следу, тем паче, что след этот будет широк.
Он сглотнул слюну и отвернулся.
Люди идут к дому.
Люди собираются убить Райдо. И самого Ната. И разве не справедливо, если Нат тоже убьет? Смерть за смерть.
Кровь за кровь.
Он заставил себя дышать, и руку сунул в рот, прокусил. Стало легче.
Не безумие, но просто Нат давно не выходил на охоту. А это тоже неправильно. Ничего. Когда все это закончится… а ведь закончится когда-нибудь, верно? Пока же стоит думать о чем-нибудь хорошем.
Доме.
Нире.
…мудрой Нира себя не ощущала. Вот ни на мгновенье.
Скорее дурочкой.
Истеричной слезливой дурочкой, которая, вместо того, чтобы выслушать, наорала… а теперь Нат уехал, и когда вернется, не сказал. И вернется ли вовсе.
Наверное, уже жалеет, что с нею связался…
…и про рубашки эти…
…ерунда какая… ей не тяжело зашивать, хотя там шить уже нечего, латка на латке стоит, и кажется, что эти рубашки сами состоят из лоскутов.
Новые надо бы.
Но не рубашек жаль, а Ната, которому приходится нелегко…
Нира всхлипнула и решительно вытерла слезы: они никогда и никому еще не помогали.
Что делать?
Мириться.
И выяснить, наконец, что происходит. Нет, Нира крепко подозревала, что желания эти ее взаимоисключающи, но хотелось всего и сразу.
Еще плакать.
Но Нира с собой справилась. Умылась. Поглядела в зеркало и поспешно отвернулась, до того она была нелепа, некрасива даже, с бледной кожей, с носом покрасневшим и глазами заплаканными. И как это у Мирры получается оставаться красавицей даже в слезах?
Вспомнив о сестре, Нира тряхнула головой.
В ней дело.
И в матушке с ее стремлениями заполучить усадьбу… и в отце, который слишком слаб, чтобы ей помешать… и еще в том, чего Нира не знает. А она, как выяснилось, не знает слишком многого.
Это Нат сказал.
И от слов этих стало обидно-обидно, получилось, что будто бы Нира в своей семье и вправду чужая, лишняя, вот и не доверяют… а она… она не лишняя.
Она сумеет все выяснить.
Сама.
Решение было спонтанным и, как многие иные спонтанные решения, не слишком умным. И Нира в глубине души подозревала, что Нат этакому ее поступку вовсе не обрадуется. Но обида переросла в злость, а злость требовала выхода, причем немедленно, пока Ниру от этой злости вовсе не разорвало.
Она сделала глубокий вдох и сказала:
— До темноты добраться успею.
В конце концов, Нат муж, а не тюремщик. И не вправе Нире запрещать видеться с родными… конечно, следовало бы сказать… попросить сопровождение, но… Нира от мысли этой отказалась, поскольку вряд ли Райдо это самое сопровождение выделит. Скорее уж запрет.
Нет.
Ей надоело притворяться слепой, глухой и вообще…
До города — пара миль. И верхом Нира держится неплохо.
Доберется.
А заночует дома, небось, не откажут… утром же вернется.
Все будет именно так.
Переодевалась она сама, торопливо, в глубине души и опасаясь, что ей помешают, и желая этого. Но в огромном этом доме до Ниры никому не было дела.
Райдо был занят.
Ийлэ… Ийлэ вновь пряталась, надо полагать от вчерашнего гостя, который не убрался из дому, но поселился и, кажется, надолго… с гостем прибыли еще псы, и Нат просил держаться от них подальше.
Неподходящая компания.
Нира и без предупреждения не стала бы к чужакам подходить, и сейчас шла осторожно, на цыпочках, и по лестнице спускалась также… а чужаку, который маялся у входных дверей, кивнула.
И дверь толкнула.
Сердце екнуло: вдруг да задержит? Спрашивать начнет… не задержал.
— Вам помочь, леди? — спросил он низким гортанным голосом.
— Нет, спасибо. Я… сама.
Нира подобрала юбки и бегом бросилась к конюшням.
Конюх тоже не стал задавать лишних вопросов, но заседлал сытую соловую кобылку и попросил:
— Вы уж аккуратней, а то дождь… скользко.
И вправду дождь.
Зарядил. И мелкий такой, бисерный… капли оседают на плаще Ниры, прячутся в складках его, оседают и на шляпке, и на вуали, и в гриве лошади. Той вовсе не по вкусу прогулка, она то поднимается в рысь, то переходит на шаг, тряся головой, фыркая, всем своим видом показывая, что приличные люди этакой погодой не гуляют.
Дома сидят.
Ничего. До дома осталось не так уж далеко и… Нира натянула поводья.
Господи, что она творит?
Ее же просили… и Нат сказал, что все объяснит, но позже. Если так, то… он бы не стал молчать без веской на то причины.
А Нира…
Нира никогда не умела слушать. И думать. И вообще… надо возвращаться, пока никто отсутствия не заметил… а если и заметили, то Нира скажет, что просто-напросто собиралась прогуляться. Верхом. Злилась она из-за ссоры и вот… конечно, тоже не самый умный поступок, но все лучше побега.
Она решительно развернула лошадь, которая, оценив перспективу, воспряла духом и бодро затрусила по дороге… вот только уехать не получилось.
Откуда появились всадники Нира не поняла, но просто вдруг оказалась в кольце, и знакомый насмешливый голос поинтересовался:
— И куда это вы так спешите, юная леди? Да на ночь глядя?
Райдо видел огни.
Далекая цепь, рассыпавшееся ожерелье из рыжих звеньев, которые по мере приближения срастались одно с другим.
Интересно, отчего подобные дела люди предпочитают проворачивать по ночам? Что это? Инстинктивная вера, будто темнота спрячет их, что от закона, что от их же Господа, который, говорят, гневлив и злопамятен?
Или же давний, пришедший вместе с ними, страх, который заставляет вспомнить древние времена, где ночь была опасна.
Враг.
И друг. Для кого? А для кого придется.
Райдо ждал.
Он поднялся на чердак и сел у трубы, к трубе прислонившись. Печь топили с утра, и к вечеру она успела остыть, но кирпичи все одно были теплыми.
Странно как.
Ничего-то на чердаке не изменилось. И матрац на полу остался, и покрывало. Столик кукольный, куклы упавшие. Прерванное чаепитие.
