Братья Бри - Слёзы Шороша
– Спасение… жизнь…
– Я Семимес, сын Малама, из Дорлифа. Кто вы, всадники во тьме?
– Мы воины из Пасетфлена. Были призваны в крепость, что в Нэтлифе. У подножия Харшида мы попали в засаду. Наш военачальник Рамар и двое посланцев, Науан из Дорлифа и лесовик, по имени Валеар, были убиты. Две тысячи воинов поддались уловке сил Тьмы и оказались заточёнными в скале.
– Как тебя зовут, воин? – спросил Семимес.
– Я Тарират.
– Тарират, воины Пасетфлена! Хочу сказать вам.
– Говори, Семимес!
– Конь, что подо мной, являлся мне во снах сотню раз. Нынче мы повстречались в черноте. Но я узнал его и обнял, как старого друга. Он принял меня. Мой Дорлиф и ещё три селения захвачены воинами Тьмы с Выпитого Озера, корявырями. Нэтлифская крепость пала. Я отправляюсь на своём Вороном бить их. Пойдёте ли вы со мной?
– Мы с тобой, Семимес! Веди нас, Семимес! Мы исполним свой долг! Мы отомстим за Рамара! – взволновали черноту голоса воинов Пасетфлена.
Семимес выдернул из-за пояса палку: только она могла помочь ему найти выход из скалы. Он почувствовал её устремление и, ударив вороного в бока, последовал за ней. Палка вдруг задрожала в его руке. Это был призыв её к Семимесу на языке болотного двухтрубчатника, и он означал одно: «Бей!» Семимес размахнулся и страстно рассёк черноту перед собой – свет!.. Свет ослепил его и через мгновение – сотни отвыкших видеть глаз.
…Вдоль реки Буруз воины Пасетфлена вышли к озеру Невент и сделали короткий привал. Запасшись в Нефенлифе провиантом, двинулись в сторону Дорлифа. По дороге Семимес, вверяя Вороного Тарирату и оставляя на время отряд, несколько раз углублялся в лес Садорн: он искал встречи с лесовиками. И только к концу третьего дня похода удача улыбнулась ему: на его зов откликнулся огненноволосый, назвавшийся Ониардом.
– Ониард, я Семимес, сын Малама, из Дорлифа.
– Не раз слышал о твоём отце и о тебе.
– Под моим началом, – сказал Семимес, и от этих первых слов душа его наполнилась довольством, – двухтысячный конный отряд. Это хорошо обученные и вооружённые воины. Буду отбивать с ними Дорлиф. Хочу просить помощи у вас, наших друзей. Передай мою просьбу Озуарду и Эвнару (он знает меня).
– Обещаю передать, Семимес. Что я должен сказать им?
– Скажи так: через два дня на рассвете я буду ждать атаки лесовиков со стороны Садорна. Вы ударите по корявырям стрелами и выманите их на себя. Тогда и наступит мой черёд.
– Откуда думаешь атаковать?
– Мы скрытно, ещё затемно, подступим как можно ближе к озеру Верент и, дождавшись вашего манёвра, на полном скаку ударим им в спину.
– Учти, Семимес, их там не меньше пяти тысяч, и они продолжают собирать силы, чтобы двинуться на Нефенлиф и Парлиф.
– На каждого моего парня – по две с половиной спины. Это не так уж и много. Ну а про ваших воинов я и не заикаюсь, про них со времён каменных горбунов всё известно, – сказал Семимес и мысленно прибавил: «Одного из них, того, что кличут Савасардом, сам испытал».
В этом сражении, которое длилось почти до середины пересудов, полегли пятьсот восемнадцать воинов Пасетфлена и семьдесят три из четырёхсот лесовиков. Пятитысячное войско корявырей, стоявшее в Дорлифе, было разбито подчистую.
Семимес велел Тарирату дать воинам два дня отдыха, затем выступить к Выпитому Озеру, разбить лагерь на дальних подступах к нему и атаковать силы Тьмы тогда, когда «особый сигнал скажет сам за себя» (так выразился Семимес). Отряд в три сотни лесовиков, которым командовал Эвнар, присоединился к всадникам Пасетфлена.
Сам себе Семимес положил немедля отправиться к Выпитому Озеру. Путь, который он нарисовал в уме, пролегал вдоль ближней кромки леса Садорн, затем через ослабленный Шорошом отрог Харшида, затем через горные тропы Кадухара, ведущие к ущелью Ведолик, и дальше – по ущелью к намеченной цели.
Победоносное сражение не только подарило Семимесу ощущение счастья освободителя, но и зародило в нём горькое сомнение. Он не угадал: командир корявырей оказался хитрее, чем он думал. Он не бросил на лесовиков все силы. Многие корявыри засели в домах дорлифян и встретили всадников Семимеса разящими стрелами. Семимес мог поджечь дома и выкурить корявырей (и никто не упрекнул бы в этом Семимеса-Победителя, и Фэлэфи не упрекнула бы его), и тогда потери были бы меньше, много меньше. Но он пожалел и без того израненный Дорлиф. И теперь терзался… терзался… Недаром в конце разговора с Тариратом Семимес сказал:
– Друг мой, Тарират, я вряд ли вернусь в отряд. Теперь ты командир. Прошу тебя: выполни долг до конца.
В ответ он услышал:
– Семимес, ты подарил всем нам вторую жизнь: мы были мертвецами, замурованными в склепе. А меня ты спас и сегодня в бою – я не забуду этого. Воина лучше тебя я не знал. Дай обнять тебя на прощание. (Семимес и Тарират обнялись.) Обещаю: мы выполним свой долг и уничтожим всех гадов до единого.
* * *Окинув взором обширное пространство, усеянное гигантскими разноцветными рукотворными грибами и букашками-человечками с оранжевыми рыльцами и оранжевыми сложенными крылышками на спинах, одни из которых проворно взбирались по крутым лестничкам к шляпкам, другие не менее шустро спускались по ним, а третьи сновали подле, трое путников пришли в восторг… почти бессловесный, поскольку бег оставлял им всё меньше и меньше сил, и сбивать дыхание словами, переполненными эмоциями, было никак нельзя. И всё-таки…
– Грибы! – воскликнул Дэниел, воскликнул так, как будто никогда прежде не видел грибов. Слышал о них, мысленно представлял их, и вдруг… такое!
– Город грибов! – выдохнул Мэтью, вдохнул и снова выдохнул: – Круто!
– Палерард! – произнёс Савасард с чувством, которое на языках землян часто передаётся восклицанием «О, Боже!» Это было второе, чувственное, наполнение слова «Палерард».
Приближаясь к мосту, друзья заметили, как трое обитателей города грибов двинулись им навстречу, намеренно, с очевидной целью оказаться на пути пришлых. Теперь своей наружностью они – это было видно совершенно точно – выказывали принадлежность к человечьему роду. Оранжевые рыльца обернулись оранжевыми лицами, на которых нарисовались узнаваемые гримасы: на одном – приветность, на другом – любопытство, на третьем – настороженность. На мосту, пропуская чужаков, они посторонились и попятились к перилам. Путники поняли, что успевают дотемна, и, чтобы умерить опаску коротышек, перешли с бега на шаг.
– Приветствуем вас! – сказал Савасард, и за ним – Дэниел и Мэтью.
Круглые оранжевые лица после короткого замешательства оживились улыбками, блеском глаз и шевелением ртов, понудившим воздух зазвучать бойкими словами.
– Приветствуем вас, незнакомцы! – сказал один.
– Добро пожаловать к нам на Оранжевую Поляну! – проговорил второй.
– Коли прибыли с добрыми намерениями, – прибавил третий.
– С добрыми, с добрыми. Нам в трактир… – начал Мэтью и запнулся, запамятовав его название.
– «У Фелклефа», – припомнил Дэниел.
– Ступайте за мной, – вызвался помочь первый, тот, с лица которого не сходила приветность, и засеменил вверх по склону.
Двое других, пропустив вперёд гостей Прималгузья, пристроились позади них. Особой надобности в провожатом не было. Со стороны пришлых она была продиктована лишь вежливостью, со стороны местных – больше всего любопытством.
– Насчёт трактира нашего присоветовал кто? – спросил провожатый и хитрым вопросом своим поставил путников в затруднительное положение: можно ли упомянуть Малама?
– Фелклеф – друг нашего друга, который и посоветовал нам переждать ночь у него в трактире, – сказал Савасард.
– По делу какому или путешествуете? – раздался голос сзади.
– Путешествуем, – ответил Мэтью.
– Откуда же путь держите? – тут же прозвучал простой непростой вопрос.
– С нашего Озера, – нашёлся Дэниел, успев сообразить, что о Дорлифе лучше не заикаться там, где могут быть глаза и уши Зусуза, а вдруг в эти самые мгновения их несут ноги одного из этих троих.
Мэтью взглянул на него с ухмылкой на лице. А голоса сзади стихли до шёпота, а потом и вовсе сошли на нет.
– Красиво смотрятся ваши Поляны издалека, – сказал Дэниел, почувствовав что-то вроде вины за что-то вроде вранья.
– Да, красок не жалеем, каждый год наружность грибов наших обновляем, – с гордостью ответил провожатый и ещё с каким-то чувством прибавил: – А есть такие, что и по два раза в год перекрашивают. Мельничные этим славятся, всех в этом занятии превзошли.
– Да-а, это так.
– Это – правда: зажиточный там народ, – один за другим подтвердили голоса позади.
