Анатолий Агарков - Семь дней Создателя
Ромка поднялся — нос разбит, на лбу и щеках асфальт отметился гудроном. Побрёл, поникнув, к приятелю, а потом как бросится на него.
— Дай, дай его я пристрелю!
Некоторое время они борются, и звучит выстрел. Ромка падает опять и хнычет.
— Падла, ты мне ногу прострелил.
Мне это кино начинает надоедать. Переползаю обочину, скатываюсь в кювет. Ещё несколько усилий, и сумрачный от лиственной густоты, но весёлый от птичьего гомона лес укрывает меня.
Погони, думаю, не будет.
Полем идти было проще — ландшафт однообразнее. А тут каждое дерево выпятиться хочет. В подлеске и траве что-то краснеет, чернеет, в рот просится — как тут за глазами уследишь. И не закроешь — лоб мигом расшибёшь. Впрочем, что там жалеть — хуже не будет. Так и петлял между берёз, как заяц от погони.
Видимой границы между кладбищем и лесом не было. Сначала редкие могилки меж деревьев, потом нечастые деревья меж оградок, и, наконец, сплошные кварталы навсегда усопших жителей с кустиками сирени, тонюсенькими берёзками, сосенками или рябинками рядом с надгробьями. Здесь идти было проще — за оградки держался, головой не вертел. Проходы узкие, прямые — можно и глаз не открывать.
Да только оконфузился — на бабку, слонявшуюся по кладбищу, чуть не наступил. Слышу шелест, шорох, шёпот. Открываю глаза — старая пятится, крестится и бормочет.
Так представьте себя на её месте — безлюдное кладбище, и, вдруг, откуда ни возьмись, пугало огородное, в мятой перепачканной одежде, с чёрными ладонями и дыркою во лбу, закрыв глаза, накатывает. Как ещё бабульку кондрашка не хватила?
Что сказать, как утешить? Плюнул и в сторону пошёл — черти тебя носят!
Да только все мои повороты нынче плохо кончаются. Швырнуло меня в бок сначала, а потом спиной через оградку — только туфли сбрякали друг о дружку в воздухе.
Бабка мигом успокоилась — картина ясная.
— И-ии, нажрутся и бродют, вас черти забери.
И плюнув в мою сторону, прочь побрела.
Инцидент навёл на мысль. Ну, ладошки не отмыть — проще их в карманы спрятать. А вот черепно-мозговую….
Ленту траурную содрал с венка, вдвое сложил и голову перевязал — получилось что-то вроде панданы.
Двигаем дальше.
Дорога от кладбища одна, город знаю, как пять своих пальцев — дойду, обязательно найду дом на Сиреневой улице, обниму Наташу, поцелую Катюшу, браслет надену, переверну этот мир, и долго-долго буду трясти. Другого обращения он не заслуживает.
На дорогу вышел с посохом в руке. Ну, посох не посох, палка от оградки, а свою функцию исполняет. Тук-тук, тук-тук — раз по асфальту, раз по гравию — иду обочиной, закрыв глаза, и путь себе прощупываю.
Заслышав шум машины, в кювет спустился, сел передохнуть.
Вобщем-то не устал, физически, по крайней мере, а вот с душою нелады. Расстроились струны её, какую не тронь — фальшивит. Что я Билли плёл тогда? Мол, опека мне твоя обрыдла, надоела, хватит — хочу своим умом пожить и в этом мире. "Не скучно будет одному среди непосвящённых?" — он спросил. А я? "Мне нет, а ты себе найдёшь другого — вон их сколько, Гладышевых в Зазеркалье — и посвятишь". Обидел друга, эгоист. Перенадеялся и влип. Хлебаю полной ложкой дерьмо.
Я, Билли, так думаю, если выпутаюсь отсюда, заживём с тобой другою жизнью — обустроим Коралловый остров, всякой твари разведём, имеющуюся приручим, и время будем проводить в беседах философских….
Машина притормозила напротив, опустилось тонированное стекло.
— Отдыхаешь, дедушка? — молодой человек поднял на лоб солнцезащитные очки.
В задней дверце стекло опустилось. Приятной наружности дама пригласила:
— А подойдите к нам.
Я сидел, не шелохнувшись, безучастно взирая на мир, машину и её пассажиров.
Дверца открылась, женщина опустила на землю маленькую девочку в нарядном платьице, плюшку подала.
— Угости.
Малышка в кювет сбежала, напротив встала и гостинец протянула.
— На.
Улыбчивая, пригоженькая, с вздёрнутым носиком и васильковыми глазками — как Катюшка наша.
Принял из маленькой ручки подношение, а поцеловать, погладить, даже поблагодарить не решился — только поднялся, опираясь на посох. И долго стоял, глядя вслед проехавшей на кладбище машине.
Нет, Билли, если перевернём этот мир, долго трясти не будем.
Развилка.
Пойдёшь налево — в город попадёшь, направо — в коттеджный посёлок, именуемый финскими домами. Былинного здесь камня не хватает: в тюрьму — налево, а в семью — направо. Как говорится, выбор не велик.
И вот я на своей улице Сиреневой….
Чувствуешь, дружище Билли, приближение моё? Ни черта не чувствуешь, а то бы выбежал навстречу.
И я представил…. Бежит ко мне Катюшин пудель, в зубах оптимизатор.
Пёс был, браслета не было. Огромный, неизвестно чей, ротвейлер злобным лаем обдал меня, слюной прутья ограды.
Чья ты, зверюга? От недоброго предчувствия защемило сердце.
Нажал кнопку звонка — сим-сим, откройся. Ещё нажал.
— Какого…. на хрен! — от дома к калитке, в трико и майке, брюшком вперёд мужик незнакомый семенил.
— Здесь жили друзья мои, — я взялся за прутья решётки и убрал пальцы в тот самый момент, когда клыки ротвейлера готовы были в них вцепиться.
— А теперь я живу, — объявил незнакомец.
— Где прежние хозяева? — продолжил опасную игру с ретивым стражем.
— А хрен их знает. Мужика, говорят, повязали, а бабу выгнали, — новый владелец дома с пристрастием наблюдал погоню зубатой пасти за моими руками.
— У неё ребёнок был.
— Вместе и вытурили.
— Не знаете куда?
— Я с ними не общался.
Кровью окрасилась собачья слюна. Мне стало псину жаль, и я убрал в карманы руки.
— Как вам достался дом?
— Тебе что за причина знать?
— С мебелью, или прежние хозяева всё увезли?
— Хрен они что вывезли — бежали без оглядки. А дом я на аукционе купил вместе с мебелью. Все выяснил вопросы?
— Один остался. В ножку стула закатал рулончик с баксами — поделим, если впустишь.
Мужик опасливо огляделся и понизил голос:
— Ты кто?
— Какая разница? Скажем, владелец прежний.
— Тот, главный бандюган? В бегах что ль?
— Нет, меня и не задерживали. Лежал в больнице, — сдёрнул с головы повязку. — Вот с этим.
Пузан присвистнул.
— Убедительно. Только зачем тебя впускать — я баксы сам найду.
— Понятие порядочности знакомо?
— С такими отморозками? У меня с ними Рэкс разбирается.
— И страха не имеешь?
— А ты попугай, попугай — ушло ваше время. Где теперь твои братки?
— Тебе много не потребуется — одна лишь маленькая дырочка.
