Наталья Некрасова - Исповедь Cтража
А потом она просто смотрела на праздник. Видела, как Учитель соединил руки Ахтэнэ и Хурина, как они пили из одной чаши, и все славили их. Только трое в этом зале сегодня были в белом — новобрачные и она, Айрэ. Молодому мужу воины поднесли великолепный меч. Он принял оружие с поклоном и, коснувшись клинка губами, сказал:
— Никогда этот меч не поднимется против твоих людей, господин. В том клянусь за себя и за детей своих!
Одобрительный гул был ответом ему. А потом Учитель подал Ахтэнэ ларец из лакированной меди.
— Я дарю тебе этот убор. Тот, кто носит его, будет любим всеми и всегда. Но помни — тот, кто носит его, должен быть чист сердцем. И… не забывай меня.
— Я никогда не забуду тебя, Учитель, — тихо ответила Ахтэнэ. И в тот миг Айрэ показалось, что за их словами стоит что-то еще, но что именно — она не знала…
Пир начался. Учитель сел рядом с ее отцом, и она поразилась их сходству — оба были седыми, у обоих лица рассечены шрамами. И еще она знала об ожогах на их ладонях…
— Как они похожи, — прошептал молодой муж своему соседу. — Кто этот человек?
Юноша рядом с ним посерьезнел:
— Это Ульв. Один из лучших в Аст Ахэ. Он командует сотней, и все стремятся попасть к нему. Учитель любит его.
— Но его лицо — что с ним?
— О, это долгая история. И невеселая. Знаешь ли, лет двадцать с небольшим назад пришла сюда одна девушка. Ее звали Ириалонна, Заклинательница Огня. Ей хотелось стать воином. Учитель сначала не принял ее — она разобиделась, убежала, напоролась на орков, которые напали на людское селение. Там всех вырезали. Она только девочку маленькую успела спасти. Ее тоже чуть не убили, да наши подоспели. Ну, потом она все же добилась, чтобы ей дали меч, как воину. Ульв любил ее. Может, все и сталось бы как в доброй сказке, но ее убили. Понимаешь, не принято у нас говорить об этом, но и забывать тоже не принято. Был у нас один предатель… Дейрел звали его. Понимаешь, друг, человек Твердыни — это не просто слово. Это доверие. Это опора. А он решил, что это власть и сила. Есть такие люди, которые умеют только брать… Он даже сумел стать корольком, подчинив себе несколько племен, и творил несправедливость именем Твердыни. Наши были вынуждены начать с ним войну. Ириалонна случайно попала в засаду… Он убил ее. Сжег живьем. Ну, и его наши потом тоже… Не выдержали просто. Она им как сестра была, да и про Ульва они тоже знали…
…Как будто снова ладони полны раскаленных углей. Он тогда сжимал их в кулаках изо всех сил, пока сознание не покинуло его. Даже сейчас эта давняя боль никак не утихнет… Он потом долго не мог смотреть на огонь и проводил дни один в холодной темной своей комнате, забившись в угол, пока Борра не вытащил его оттуда силой. С Этарком творилось неладное, и Борра понимал, что, помогая другому, Ульв сумеет исцелиться… Этарк уже почти пятнадцать лет мертв… Тогда, ослепленный местью, он сам швырнул факел в поленья костра Дейрела. Потом, осознав, что произошло, он чуть с ума не сошел. Порывался убить себя, просил, чтобы его убили… Они с Ульвом слишком хорошо поняли друг друга. Внешне Этарк исцелился — но никогда не смеялся больше. А полгода спустя он погиб. Ульв видел, как он внезапно опустил меч и остановился; мгновением позже на том месте, где он стоял, над толпой с радостным воплем кто-то поднял за волосы его голову. Белая ярость ослепила Ульва. Когда он начал воспринимать мир вновь, он увидел себя среди десятка трупов над обезглавленным Этарком… В тот день Ульв уже смог смотреть на пламя погребального костра… Он прекрасно понимал — Этарк просто дал убить себя…
А Ульв жил. Было для чего.
Девочка, которой Ириалонна спасла жизнь, считалась ее приемной дочерью. Теперь она стала и его дочерью. Наша дочь, говорил он сам себе. Он берег и опекал ее — наверно, в глубине души жил смертельный страх потерять еще и ее. Потому слово отца было — законом. Только так он мог уберечь ее… Девочка росла — ясная, веселая, светлая, как лучик солнца. Потому ее и назвали Айрэнэ. Судьба одарила ее чудесным голосом, и, хотя она не умела слагать песен, любой менестрель рад был бы отдать ей все свои — только бы их пела она. Так она однажды встретилась с Ахтэнэ. Юная целительница любила петь и немного грешила стихотворством. А Айрэ однажды попробовала спеть некоторые из ее баллад. Так они сдружились. Ахтэнэ могла часами слушать Айрэ и становилась при этом совсем иной — словно в ней проступали черты другого «я», обычно скрытые под маской мальчишечьей дерзости и твердости. Однажды она сказала:
— Когда ты поешь, я словно что-то вспоминаю. Будто я уже была когда-то. Так горько и так хорошо… Тогда приходят слова, и получаются песни — или я их вспоминаю? Пой мне еще, Айрэ, пожалуйста!
И Айрэ пела. Однажды ее услышал Учитель. Лицо у него стало такое, словно он увидел призрак, он стоял с широко открытыми глазами, не веря себе. Он узнал этот голос. Он узнал эти слова.
— Что ты поешь, Айрэ? Откуда?..
— Это Ахтэнэ сочинила. Она не… вернее, она поет, но у нее очень слабый голос. Она просит, чтобы я пела. Тогда она сочиняет песни — словно они ей вспоминаются, так она говорит. |
— Спой мне. Еще раз, эту же. Очень прошу тебя.
Айрэ пела, а он все ниже опускал голову.
— Благодарю тебя… — тихо сказал он, когда девушка умолкла.
— Это Ахтэнэ… Ее песня.
— Ахтэнэ…
…И снова — беспамятство и дорога. Одно в голове — идти. Куда? Зачем…
И снова — сон…
— Уходи. Ты должна уйти вместе со всеми. Я умоляю тебя, приказываю — уходи.
— Но почему? Ведь мы же победим. Разве не так?
Ульв опустил седую голову.
— Нет, Айрэнэ. Мы не победим.
В груди у нее неприятно похолодело, она почувствовала, как подгибаются колени.
— И… ничего больше не будет?..
— Нет.
— И… тебя?
— Да.
Айрэ вцепилась в его руки:
— Нет! Нет, ты не можешь умереть! Я не хочу!
Охнув, уткнулась лицом в его колени. Плечи ее вздрагивали.
— Я не хочу… Если ничего не будет… зачем… зачем жить…
Ульв поднял ее и крепко прижал к груди — она слышала, как бьется его сердце.
— Айрэнэ, дочка, девочка моя… ты не думай, я не из жалости, не из отцовского страха отсылаю тебя… Я хочу, чтобы о нас помнили. Нас не станет, мы как зерна, предназначены земле. А ты — юный росток, это твое время. Нас должны помнить, понимаешь? Иначе все будет напрасно. Тогда мы действительно проиграем. Думаешь, это самое трудное — пасть в бою? Нет, жить куда тяжелее. Я обрекаю тебя на жестокую судьбу. Но ты — сильная. Знаешь ли, хотя у нас разная кровь, мне иногда кажется, что в тебе возродилась часть души твоей приемной матери… И ты — моя дочь. Ты сможешь выжить. И расскажешь о нас.
