Александр Меньшов - Пряди о Боре Законнике
Вскочил на ноги чисто рефлекторно. Тряхнул головой, пытаясь разогнать муть перед глазами.
Дрейк дёргался на земле, пытаясь вырвать из груди копьё. Это ему никак не удавалось. Но меня сейчас удивило то, что место, где торчало оружие, приобрело белесоватый оттенок. И с каждой секундой это явление становилось отчётливее.
В голове сейчас шумело, словно внутри бушевал сердитый ветер. Глаза слезились. Я сплюнул вниз и увидел, как на снегу расцвёл красный цветочек. Провёл рукой по губам: на ладони осталась кровь.
— Вот гадство!
Дрейк тяжело дышал. Его полные бока вздымались кверху с эдаким надрывом. Зверя трясло. Судя по всему, чудовище кончалось.
В воздухе завоняло чем-то палёным. И когда я это почувствовал, то сразу понял, что запах исходит от обуглившейся груди дрейка.
Да, обуглившейся! Меж чешуек появились тончайшие столбики дыма. Наконечник, пронзивший грудь чудовища, жёг его плоть изнутри. Вот откуда тот белесоватый оттенок на «броне».
— Сдохни, сволочь! — прорычал я, снова сплёвывая кровь.
Спустя минуту дрейк наконец замер. Можно было подойти и попытаться вытянуть копьё.
Я достал фальшион и несмело приблизился. Запах становился нестерпимей. Вонь от тлеющей плоти густо повисла в воздухе. Мне понадобились значительные усилия, чтобы вытянуть копьё назад. Вместе с длинным наконечником вырвался и здоровенный кусок мяса.
— Твою мать! — я с омерзением попытался очистить остриё.
Конечно, во многом мне повезло. Эту схватку нельзя было по-другому охарактеризовать. Ещё бы: сразиться с дрейком… да ещё в одиночку… Не будь у меня зачарованных стрел, копья… Даже не знаю, чтобы было! Покоилась бы сейчас моя Искра в чистилище.
Копьё уменьшилось. Я ещё разок окинул его взглядом, пробуя пальцем острие бронзового наконечника.
Гм! Ни зазубрины! Как так? Чешуя дрейков прочнее стального листа!
Но отвечать мне было некому. Я бережно убрал копьё на место.
— Хозяин, — позвали Вороны. — Ты бы уходил отсюда. Не ровен час, остальные дрейки заявятся.
— А куда мне отсюда идти? — сердито спрашивал я у клинков. — Дорога ведёт через стойбище дрейков… А значит, моя цель — их уничтожение.
Вороны изумились. Наверное, мне показалось, но впервые за столько времени они… «испугались». Да-да, «испугались». Но не за себя, а вообще… из-за невидимых перемен. А, возможно, Вороны посчитали меня безумным.
А я точно знал, что делаю. Вопрос с потенциальными Андкалтами надо было решать сейчас. Решать немедленно. Иначе, через несколько лет никто не даст гарантии, что дрейки вновь не заявятся на весенние празднества.
Вот почему я вышел на иную сторону горы. Вот почему мне боги подбросили копьё. Всё один ко одному. Мне просто не дают следовать другими путями. Выбраться с этого острова можно только уничтожив дрейков.
Вороны молчали. Они не пытались ни возразить, ни поддержать. Просто «смотрели» на своего Хозяина.
— Ты стал другим, — сказала напоследок Лютая. — Изменился… Страшно изменился…
— В чём? — недоумевал я. — Отвечай!
Вороны замкнулись. До самого возвращения они больше не проронили ни слова…
11
Со стороны казалось, что Фродди был спокоен, аки скала на берегу бушующего моря. Он сидел на огромном мешке, набитым то ли шерстью, то ли ещё чем-то, курил свою любимую трубку, глядя куда-то под потолок. В этот поздний час было очень тихо. Но иногда, конечно, снаружи доносились окрики стражей, обходящих сонные улочки города.
Фродди думал. На столе виднелось распечатанное письмо. Старейшина его получил ещё третьего дня совиной почтой. Это было послание от старого знакомца — Семёна Рожинова. В своём письме он обещал прибыть в ближайшее время, чтобы обсудить кое-какие дела.
Фродди хмыкнул про себя: «Дела! Какие у этого старого хрыча могут быть дела! Известно всем, что он давно уж отошёл к спокойному образу жизни».
И меж тем слова Рожинова настораживали. Фродди пытался понять, что надобно Семёну. И пока не мог придти к какому-нибудь однозначному выводу.
Рожинов жил в Темноводье, а именно в Погостовой Яме — заставе-поселении, построенной на месте какой-то древней «порубежной крепости» людинов (так прозывали приморских зуреньцев). Эта застава сейчас переросла в полнокровное торговое местечко, поскольку располагалась у выхода из естественного тоннеля в горах, по которому проходил знаменитый Янтарный тракт, соединяющий меж собой Светолесье и древнюю землю Валиров. И жил он там уже несколько лет.
У Фродди, конечно, были свои интересы в Темноводье. Можно было предположить, что Рожинов едет предлагать помощь в их разрешении, но… но это было бы слишком простым объяснением. Потому Старейшина и сомневался.
«Слишком много совпадений, — думалось сейчас ему. — Да и Рожинов — человек сложный… и просто так заявляться не станет. Что же приключилось?»
Послышались скорые шаги, хруст подмерзшего наста и, вскоре, внутрь дома вошли несколько гибберлингов. Они приветствовали Непоседу, и сразу же расселись по свободным лавкам.
Фродди окинул взглядом вошедших. Вроде бы все: Торн Заика, семейка Ползунов, Сутулых, Краснощёких — смотрителей Великого Холла, да семейка Кудряшей — известных корабельных дел мастеров.
Собравшиеся начали доклады. Первым выступил вахтмейстер Торн, который, заикаясь, начал говорить о постах, о подготовке к весеннему походу на дикарей, о темпах вооружения. Фродди, казалось, совсем не слушал выступавшего, пуская кверху клубы дыма. Он неспешно складывал факты в единую систему своих умозаключений.
Активность Новограда усилилась. Это было видно даже невооружённым взглядом. Паладины, чиновники Посольских приказов, Церковь Света — все они вкупе с иными силами, вроде гильдий и свободных торговцев, налетели на земли архипелага, словно голодные коршуны. Гибберлингам приходилось держать «оборону». А это было ох как трудно!
Фродди нахмурился. Торн тут же запнулся, предполагая, что Старейшина недоволен ходом подготовки.
Но Непоседа ничего вслух не сказал. Он чуть прикрыл глаза, продолжая дымить.
Понятное дело, что «обороняющаяся» сторона волей-неволей подчиняется «атакующей». Как бы соглашается с навязанными ей правилами игры. Покорствует, — Фродди хмыкнул. — Вот взять ту ситуацию с лесовырубками на Мохнатом острове. Лига навязала нам, гибберлингам, своих корабельных смотрителей, тут да там ставящих тавро на стволах деревьях. И всё без разбору: годен, либо не годен, лишь бы стояла печать.
Н-да! И ведь приходится чем-то жертвовать. Многим соплеменникам это конечно не нравится. А аппетиты Лиги растут… Ох, как растут! Теперь у большинства в Новограде чувствуется эдакая правота в собственных действиях… Излишняя правота. Даже, я бы сказал, самоуверенность!
