Виталий Каплан - Круги в пустоте
— Так-так… уже теплее. И что же получится, если разбить?
— Тогда заклятие великого мага лопнет… и я уйду в нижние пещеры, где участь мою определит Великая Госпожа Маулу-кья-нгару. Только вдруг все-таки правы те прохожие, и когда-нибудь за нами придет Он… о Котором никто пока не знает?
— Знаешь, — закусив губу, отозвался полковник, — я думаю, те прохожие были правы. У меня есть некоторые основания так говорить.
Ну что ж… Больше тянуть кота за хвост нечего, надо решать. Решаться… Лешка… Такой ведь шанс! Такой замечательный шанс! Задействовал камушек, пролепетал имя — и пожалуйста, вот он, твой сын, теплый, живой… а этого не будет… совсем не будет, без вариантов… Тут даже смешно сравнивать. Живой против мертвого! Родной сын, ближе которого никого нет — и совершенно чужой здешний мальчишка… да и не сам мальчишка, а только его душа… так какие, к лешему, сомнения? Надо решаться. И это несложно, надо просто взять себя в руки и поступить рационально, взвешенно, по-взрослому…
Петрушко резко размахнулся и, точно учебную гранату, швырнул камнем в мраморную стенку. Звук был такой, будто и впрямь что-то взорвалось, вразлет брызнули острые осколки, вздрогнуло и осело пространство, в ослепительном снежном свете растаяла стена. За ней открылся мерцающий простор, и Виктору Михайловичу показалось, будто чья-то мягкая ладонь подталкивает его туда.
Он задержал на миг дыхание — и послушно шагнул вперед.
19
Крыса пискнула под ногами — и серой молнией метнулась в клубящуюся впереди черноту. Рыжее пламя факела освещало пространство на расстоянии десятка шагов, а дальше царствовала тьма, тяжелая, наглая. Впрочем, Митьке было не привыкать — которая это по счету тьма? И с кассаром они шли опасным подземным путем, и захватившие его люди из государевой Тайной Палаты допрашивали без света, потом замковая темница, и уж тем более Темная Дорога… Пожалуй, блуждания в кромешной черноте становятся обычным делом. Если еще знать, куда идти…
Митька не знал и шел просто так, наугад. Оказывается, княжеские покои куда больше, чем можно было представить, глядя извне. Точно внутри маленького дачного домика размещается американский небоскреб в сто этажей. И как такое может быть? Бесконечные коридоры, анфилады комнат, странные лестницы, ведущие, казалось бы, вверх, а на самом деле — вниз. Стены, затянутые седой паутиной, толстый слой пыли на каменном полу… Как же это князь допустил такой беспорядок? На лентяйство слуг не спишешь — при таком-то господине они будут убираться сутки напролет, лишь бы не навлечь на себя высочайший гнев… Значит, здесь, в этой части покоев, давным-давно никто не появлялся. Может, десятки лет, а то и сотни. Пустые коридоры, пустые комнаты… Впрочем, не то чтобы совсем пустые — всякого добра тут было с избытком. Стены завешаны драгоценными тканями, резная мебель из черного, даже с каким-то синим отливом дерева. Огромные кровати, которые иначе как «сексодром» и не назовешь. Шкафы, уставленные прекрасной фарфоровой и стеклянной посудой… Пол, выложенный из кусков разноцветного мрамора, и не просто абы как выложен — если приглядеться, заметишь морды чудовищ, картины битв, непонятные геометрические узоры. На низеньких столиках навалены пожелтевшие свитки. Митька не рассматривал их, незачем. Да и все равно он не знал здешней письменности.
Ни одного человека ему не встретилось, и это было странно. Куда же делись все воины, рассыпавшиеся по замку? Почему не слышны их голоса? Почему, в конце концов, сколько он тут ни бродил, ни разу не попалось ни одного окна? Нет, одно все же попалось, только было оно в потолке здоровенной, прямо как дачный участок комнаты. Вернее, зала. Ничего кроме вечернего неба, разглядеть не удалось, даже солнце, видимо, опустилось слишком низко. Вот ночью, наверное, отсюда видны звезды и, если ночь лунная, то луна. Луна здесь такая же, как и дома, на Земле. Ну, может, чуточку желтее, и пятна на ней иначе расположены. Хотя это только если приглядеться.
Только сейчас, шагая по темным коридорам, шагая в никуда, без цели и без смысла, он понял, насколько же хочется домой. До дрожи в коленках, до боли в глазах, до рождающегося в нем пронзительного, но недоступного уху крика. Раньше или некогда было грустить, все время что-то случалось, а кроме того, жила в нем куцая надежда… Теперь рухнуло все. Никто не поможет — единяне думают, что Единый привел сюда Митьку насовсем, князю Диу он нужен здесь — то ли как наследник, то ли как игрушка… для темных и жестоких игр. Кассар… Нет больше кассара, убит. А убил его Митька. Одним лишь словом. Единяне что — дикари они и в Олларе дикари, им только скажи — зарежут и глазом не моргнут… Только скажи… Вот он и сказал. И сейчас же плечистые стражники уволокли кассара наверх, а там… Посвященный хоть и велел, чтобы не мучили, а все же кто их знает? Может, на кол посадили или в муравьиную яму кинули?
Он вспомнил, как давным-давно, в первые дни, мечтал о муравьиной яме для кассара. И всего-то за умеренное наказание прутом… чепуха, которую сейчас смешно вспоминать… Нет, даже не смешно… ведь та отчаянная мечта сбылась… и оттого таким холодом тянет изнутри, из того места, где еще утром у него была душа. Если бы можно было повернуть время! Ну хоть один раз в жизни! Только чтобы не говорить тех слов… А какие сказать слова? Простить кассара может лишь Хьясси, все так. Нельзя простить за другого, тоже верно. Но почему не простить — значит убить? Хьясси… Неужели ему было бы приятно видеть, как казнят кассара? Что сказал бы Хьясси? Что сказал бы малыш, в свои десять лет видевший крови больше, чем иные дядьки за всю свою спокойную жизнь? Наверняка ведь сказал бы: «Вы что, совсем там с ума посходили? Хватит крови, хватит убивать! Отпустите его!»
А ведь, может, и сказал… Оттуда, из другого мира, куда ушел. Из этого самого… светлого небесного царства, или как оно у них называется? Чего-то такое лазоревое… В общем, из здешнего рая… Если только рай тоже разделен на Круги. Хотя, может, все эти земные заморочки — границы, Круги, барьеры — до рая не достают? Конечно, если он, рай, есть. Может, и нету, и вообще ничего нету — ни Единого, ни души, ни рая, ни ада… Одна лишь пустая чернота, без начала и конца, чернота, в которой раньше ли, позже растворятся все… а значит, и он. Чернота, в которой ничего нет, вообще ничего… не бесконечно капающие одна за другой секунды, а совсем ничего, полный нуль.
Он представил себе этот полный нуль… даже не черный, а серый такой, туманный, вроде буквы «О». А внутри туманных клочьев — зияющая пустота, и люди стоят в огромной унылой очереди, и чья очередь подходит — тот разбегается и прыгает головой вперед в эту серую дыру. И не вываливается с обратной стороны, а исчезает. Типа был — и уже нет.
