Марина Дементьева - Мир, где меня ждут.
— Неужели я от тебя это услышал…
Обжигающий шёпот щёкотно пошевелил лёгкий завиток волос у виска, прокатился крошечными иголочками вниз по позвоночнику, следом за твёрдыми от постоянного общения с мечом и тетивой ладонями. Марина и сама сейчас была словно тетивой в его умелых руках, звенящей и трепещущей от легчайшего касания к тонкой коже.
Было полнолуние, и на землю потоками лились серебряные лучи, повисла в прозрачном упоительном воздухе тонкая паутина. Марине казалось, что оттуда, из звёздной выси, на неё смотрят двое, обретшие наконец-то покой в объятиях друг друга. Вспомнилась ночь, проведённая в лесу, на границе Синара… Набежали облака и укрыли непроницаемой завесью небесных свидетелей её короткого счастья. Натянутым парусом взлетела тюль, ударил тугой порыв ветра, напоённого ароматом цветения и свежести. Чуть отстранилась, пока рассудок окончательно не потонул в жарком колдовском дурмане. Демиан по-своему истолковал это почти незаметное движение:
— Не бойся, милая…
— Я не боюсь…
Тонкие пальцы, поначалу несмелые, невесомо порхали по его лицу, обводя родные, знакомые черты, но она словно только сейчас увидела его впервые, а вернее — увидела заново, совершенно другим, и пыталась узнать этого другого, неизвестного ей мужчину, словно слепая изучала его на ощупь, чуткими касаниями. Словно гениальный скульптор. Ей оказалось мало видеть Демиана, она жаждала его ощущать. Тоненький росчерк шрама над бровью, сомкнутые веки, высокие скулы… Приоткрытые губы. Для них обоих — сладкая медленная пытка. Кто сломается первым?… Положила руки на плечи магу, тонкая шелковистая ткань поддразнивала, под ней — напряженные мышцы, сильное мужское тело. Потянула за свободный кончик тесьмы, распуская и без того расслабленную шнуровку. Обычный кожаный гайтан на шее, на нём простенький оберег, и непонятно, зачем ведьмаку, шутя расправляющемуся с самыми жуткими тварями этого мира, не имеющая почти никакой силы защита, вроде тех, что вешают на своих детей суеверные крестьянки. Изучение талисмана как-то незаметно перешло на изучение его обладателя, что было не в пример интереснее. Незнакомое, но такое волнующее ощущение горячей гладкой кожи, под которой перекатываются узлы крепких мускулов, запах, в котором смешались горькие нотки полыни и сладость меда. Запретная сладость. И руки всё же предательски подрагивали, когда она снимала с Демиана рубашку… гладила широкие плечи, повторяя маршруты, которые проделали когда-то по телу ведьмака чьи-то бритвенные когти, рассеивая, стирая следы былой боли…
— Постой. — Он легко удерживал ее тонкие запястья. Но как же не хотелось ее останавливать… Мир взрывался миллиардами осколков, комната плыла перед глазами ошеломленной этим невероятным каскадом эмоций Марины. Взглянула ему в затуманенные, потемневшие от с трудом сдерживаемой страсти глаза. — Любимая… — Запутался пальцами в густом облаке волнистых распущенных волос, жадно приник к приглашающе приоткрытым устам, словно умирающий к источнику живой воды. В этом поцелуе смешалось всё — и безмерная любовь, и мучительная нежность, и сжигающая его страсть… И страх потерять, причинить, пусть невольно, малейшую боль, отчаянная решимость.
— Дем… — Девушка выгнулась ему навстречу, обхватив руками за шею.
— Повторяй за мной, — произнёс ведьмак, отчаянно пытаясь сохранить последние отголоски разума, не потеряться окончательно в безбрежном океане наслаждения, не раствориться в нём без остатка. Марина молча кивнула, не раскрывая глаз, наверняка не понимая смысла того, что говорил ей Демиан. Но маг не сомневался в правильности своего решения. Марина была нужна ему, необходима, как вода, как сон. Но он не хотел, чтобы всё произошло так, тайком, украдкой, в нарушение законов, которые в любое другое время и при иных обстоятельствах посчитал бы ханжеством и бредом. В любое другое время, но не сейчас, только не с ней.
Пусть не в храме, не перед статуей ласковой богини, без служителей, миновав череду всевозможных, ставших традиционными обрядов… по сути ничего не значащих, лишь только создающих лишнюю суету, долженствующую знаменовать торжественность. Но все эти пышные ритуалы, песнопения и зажженные свечи — лишь внешний пустой блеск, он предоставлен тем, кто нуждается в подтверждении своих чувств, а им этого не нужно, ведь их любовь всегда с ними. Все они перед ясным взором светлейшей Анолис, только ей одной решать, достойны ли они её благословения…
Перед землёй и небом, перед светом и тьмой, перед собой и всеми…
Позабытое, ненужное покрывало с тихим шорохом соскользнуло на пол.
…клянусь…
Колыхнулась, задев плечо, полупрозрачная занавесь, скрывающая постель от посторонних взглядов. Сейчас, впрочем, их могли увидеть разве что нескромные звезды, в любопытстве высыпавшие на небосвод…
…в любви и верности.
Два сердца, бьющиеся рядом, согласно, как одно, большое, разделённое на двоих.
Невольная дрожь, когда обнажённая разгорячённая кожа соприкоснулась с прохладными простынями.
Душой и телом, делами и помыслами, рукой и сердцем…
Каскады серебряных лучей, проникающих в комнату сквозь распахнутые окна, легкий ветерок шевелит тюль.
…останусь… навеки.
Чёрные глаза, заслонившие собой весь мир.
Томительная ласка сводит с ума, заставляя позабыть о стыде и страхе, сделав эти чувства наносными, смешными, да и попросту нелепыми, тогда, когда двое так отчаянно и горячо любят друг друга.
Ничто не разлучит нас.
В это и в самом деле веришь, сейчас, когда ближе уже некуда. Сейчас, когда счастье вперехлёст, поднимается девятым валом, возносит на неведомые прежде высоты, похищая сбившееся дыхание.
Ни он, ни она уже не заметили того, как вокруг их переплетённых пальцев обвилась золотая нить. Клятва услышана и принята.
Ослепительная вспышка, когда агонизирующая, рвущаяся на части Вселенная умирала и возрождалась во взрыве сверхновой. И, одновременно с этим, в памяти, погружённой в чуткий беспокойный сон, этой взрывной волной разом сломало все блоки, до последнего момента кажущиеся монолитными, незыблемыми, вынесло одним ударом замкнутые на сто засовов несокрушимые двери… За которыми всю его жизнь таилась, ждала своего момента истина, до такой степени невероятная и фантастическая, что, открывшись, запросто могла свести с ума.
Широко распахнутыми в темноте глазами Демиан бессмысленно изучал разбросанную по потолку лунную мозаику, следил за тем, как лениво переползают с места на место грузные неповоротливые тени. А разум всё еще не в состоянии был осмыслить всю эту пропасть лет, проведённую в безвременьи, целую вечность, воспоминания о которой, будто смертельно опасный снежный оползень в Железных горах, настигли, сбили с ног, вышибли дыхание… Кто же он? Аваллар? Или Демиан? Первый Магистр, основавший Телларион и Сантану, создавший Законы? Или последний Магистр, перенёсший резиденцию в Синар, впервые увидевший закатную столицу вчера утром, исправивший Свод? А сознание всё наполняли новые и новые образы, имена, названия, обрывки фраз, тени эмоций, эхо чьих-то голосов, призраки чувств… Краски становились всё более насыщенными, бесплотные призраки обретали форму и наливались жизнью, имена находили живой отклик в сердце, вместо ничего не значащих названий вспыхивали яркие картины, голоса звучали чётко, наделённые интонациями и обертонами. Демиан ощущал себя до краёв наполненным сосудом, он не в силах был принять это снизошедшее ему откровение, он словно бы раздваивался, не понимая, какой же он настоящий? И от этой чудовищной мешанины, хаоса, вторгшегося в едва познавшую мир и спокойствие душу, хотелось стонать, впившись зубами в угол подушки. Но молчал, до крови кусая губы, боясь потревожить сон любимой. Осторожно приподнялся на локте, вглядываясь в умиротворённое лицо спящей. Ему чудилось, что рассыпавшиеся по подушке волосы девушки щедро пестрят белоснежными прядками. А если она вдруг поднимет ресницы, то остро и холодно сверкнёт между век синий бесчувственный лёд выстуженных глаз пророчицы, а не спокойная лазурь взгляда хранительницы. Не меньше минуты понадобилось Демиану, чтобы понять — это всего лишь призрачный лунный свет играет с ним в странную игру, морочит, расцвечивает пышные кудри Марины серебристым сиянием. Слишком мало осталось в ней от Сантаны. И — одновременно — слишком много. Сколько она растеряла в круговерти перевоплощений… И сколько сумела сохранить она от той себя, прежней. От гордой и неприступной ведьмы, чей взгляд пронзительных глаз цвета самого синего льда остро отточенной бритвой когда-то полоснул по сердцу магу Аваллару. Она, как всегда, сказала правду… тогда, истекая кровью у него на руках: 'Мы еще будем вместе. Пусть не скоро, но будем'… Она всегда говорила одну лишь правду. Пророчица, как больно и страшно было видеть ей жуткие картины тех роковых лет, когда Предел во весь опор мчался прямиком в Бездну. Что она могла видеть хорошего? Одну лишь бесконечную череду смертей, и не было никакого просвета. А каково ей было рассказывать о своих видениях? Когда нельзя ни умолчать, ни обмануть, ни дать ложную надежду. Бедная девочка… 'Ты только узнай меня, любимый…' — просила она, когда душа её уже готова была ступить на путь новых рождений.
