Юлиана Суренова - Дорогой сновидений
"Я ведь сказал: иди один, — Шамаш вырвался, нисколько не заботясь о том, что острые звериные клыки могут не только порвать шерстяные нити, но и поранить защищенное лишь ими тело. — Давай же", — он взмахнул рукой, отгоняя от себя зверя.
Хан отбежал на несколько шагов и вновь остановился, замер, прижимая заостренные уши к голове, которая сделалась от этого похожей на рыжий клин. Его нос недовольно наморщился, губы раздулись:
"Ты что, ничего не понимаешь? Несущая смерть опасна! И куда опаснее для тебя, чем для детей огня!"
"Хан…" — Шамаш нахмурился, недовольный тем, что волк, вместо того, чтобы просто исполнить приказ, освобождая хозяина от забот, решил с ним спорить.
Зверь не собирался его слушать. Видя, как убегают драгоценные мгновения, он глухо зарычал, спеша за короткий последний миг все же объяснить своему хозяину то, что тот так до сих пор и не понял:
"О чем ты думаешь? О бессмертии бога? Но ведь даже вечность имеет свой конец!"
"Я знаю".
"Вот как? А известно ли тебе, что именно яд Несущих смерть был на клинке, убившем твоего предшественника?" — он не отрываясь смотрел на хозяина, следя за его реакцией.
Колдун качнул головой:
"Нет. Но это ничего не меняет… Уходи!" — его глаза, устремившие холодный взгляд на волка, стали властными и жесткими, наполнившись металлическим блеском.
"Поздно", — Хан вздохнул с некоторым облегчением: ожидание осталось позади. Дальше был бой, в котором не останется места ни для чего, кроме дыхания смерти и борьбы за жизнь. Зверь собрался, сжался, готовясь к прыжку. Шкура на его спине встала дыбом, пройдя гребнем, подобным тому, что носит дракон, по всему хребту от загривка до кончика неподвижно замершего хвоста.
— Я задержу ее. Уходи! — процедил сквозь сжатые губы Шамаш, глядя на волка, не пытаясь скрыть боль, плавившуюся в глазах, а затем, решительно отвернувшись от своего четвероногого друга, словно стремясь показать, что не желает его больше видеть, зашагал прочь.
Его пальцы сжались в кулаки, непослушные пряди черных волос затрепетали на ветру, который, пробудившись, торопливо, словно боясь не успеть прийти на помощь своему повелителю, набирал силу, кружа в вихрях снег, заполняя им все пространство между небом и землей, стирая всякие пути и границы.
Твердь затрепетала под ногами, застонала, как от страшной боли, рвавшей ее изнутри. Колдун не стал ждать, когда она разверзнется живым воплощением бездны и, оттолкнувшись от снежного наста, поднялся в воздух, где, скрестив руки перед грудью и закрыв глаза, отдавая свое тело во власть стихии, замер, погружаясь в неведомое оку мерцание силы.
Он хотел приблизиться к разуму создания снегов, но у этой твари его не было вовсе. Ни мыслей, ни страхов, ни чувств, лишь стремление убивать.
И тогда он, застыв на месте, приготовился ждать, когда противник, остававшийся до сих поры несмотря на все старания колдуна, невидимым, лишенным даже самых расплывчатых очертаний, наконец, предстанет перед ним.
Не было никакой возможности успокоить, усыпить тварь, убедить ее повернуться, возвратиться в снега. Слова, властные над большей частью живых существ, оказались бессильны, словно Несущая смерть была и не живым созданием, а тенью, призраком, лишенным не только души, но и духа демоном.
Но нет, от нее не веяло и потусторонней силой. Шамаш, памятуя о недавней встрече со снежной змеей и предполагая, что Несущие смерть могут обладать той же способностью кривого отражения, пользовался магической силой с чрезвычайной осторожностью. И все равно он чувствовал, как неведомое создание отталкивало от себя прикосновение, отвечая стрелами ненависти и ярости, создавая их из всего — собственных чувств, чужого дара, даже стихий, созданных и подчиненных другим, но в какой-то степени подвластных и этой твари.
Колдун застыл на месте, понимая, что ему не остается ничего, кроме как ждать.
Он успокоил ветра, восстанавливая границы и ровняя поверхность земли, сознавая, что в предстоящем бою даже эти извечные помощники наделенных даром могут стать не только помехой, но и врагами.
И, все же… Пусть небо прояснилось, открывая взору мерцавшие в мутной дымке луны снежные просторы пустыни на многие часы пути, однако колдун, который уже кожей чувствовал приближение врага, не мог разглядеть его ни взглядом волшебного дара, ни обычным зрением человеческого глаза. Словно Несущая смерть отражала не только силу, но и свет, оставаясь невидимой частью тени.
Резкий волчий рык резанул по слуху, заставляя Шамаша очнуться от забытья, в которое он, незаметно для самого себя, начал погружаться. Оглянувшись, он увидел золотого зверя, который огромными прыжками даже не бежал — летел прямо к нему. Казалось, еще мгновение, и хищник, забыв о том, кто он, кто его враг, а кто — друг, бросится на хозяина, чтобы, сбив его с ног, вцепиться в горло.
Колдун смотрел на волка, не понимая, что с ним случилось, предполагая, что, возможно, все дело в Несущей смерть, которая каким-то неведомым образом сумела подчинить себе волю зверя, однако, в душе не веря в это. И пусть он видел отблески безумия огня в глазах волка, белую пену слюны, стекавшую из пасти, он стоял на месте, даже не думая защищаться, глядя на зверя с сочувствием и болью.
И краткое мгновение растянулось на целую вечность. В сердце не было страха, лишь ожидание того, что будет дальше… Каким бы ни было это будущее.
Его глаза и глаза волка встретились, скорее случайно, чем осознанно и всего лишь на мгновение, но и этого оказалось достаточно, чтобы в духе зверя что-то ожило, колыхнулось, ощутило сомнения и обрело понимание.
И в последний миг, когда острые белые клыки уже были готовы вцепиться в хрупкую и ранимую человеческую плоть, волк изменил направление прыжка, обрушившись на нечто, висевшее блеклой тенью над землей возле самых ног колдуна, оставаясь до этого мгновения незамеченным ни оком, ни душой.
Резким ударом лапы Хан отбросил не ожидавшую нападения тварь в сторону от своего хозяина, сбил вниз, прижимая к земле, зарычал, скаля зубы.
Шамашу, не спускавшему с него пристального взгляда напряженно сощуренных глаз, казалось, что волк кусает, рвет на части воздух… Но вот этот воздух затрепетал, заворочался, с силой дернулся нанося ответный удар, который отшвырнул золотого зверя далеко в сторону. Волк громко заскулил, заплакал от резкой боли, а затем, с хрустом ударившись о жесткий, покрывшийся ледяной коркой снежный наст, затих.
Чувствуя волну боли, прошедшую по членам снежного охотника, сильнее, чем свою собственную, колдун резко повернулся к невидимому противнику. Его глаза вспыхнули черным огнем.
