Марина Дяченко - Слово погибели № 5
Он наугад потрогал один камень в основании памятника. Другой. Бесполезно…
Третий камень чуть заметно покачнулся под его рукой.
Игрис принялся расшатывать его. Полетела крошка. Что я делаю, подумалось ему, я ломаю мемориал посреди поселка, самый скверный школьник на такое не решится…
Камень отделился от кладки. Открылось темное отверстие. Игрис сунул туда руку – пусто. Пусто! Неровная полость, бетонные волглые стенки, рука тут же измазалась в какой-то плесени…
И только в самом дальнем краю, у стены, пальцы Игриса нащупали полиэтиленовый сверток.
* * *Он гнал, как сумасшедший. Рассвет застал его на половине дороги. Несколько раз пытался дозвониться Елене, но телефоны были выключены – жена спала. Поросший щетиной, с воспаленными глазами, он загнал машину в гараж в начале девятого утра. Тихо отпер внутреннюю дверь и на цыпочках просочился в дом.
Его поразили тишина и полумрак. Все шторы были задернуты, жалюзи опущены. Все спят…
Игрис заглянул на кухню. Посуда оказалась вымытой и расставленной на полках. Дверь комнаты, в которой жили Агата и Борис с детьми, стояла приоткрытой. Оттуда не доносилось ни звука.
Игрис заглянул краем глаза. Потом просунул голову. Кровать пустовала, раскладушки, на которых обычно спали дети, стояли рядом у стены – сложенные и даже упрятанные в чехлы. Шкаф открыт. Чемоданы и вещи исчезли. Игрис снова посмотрел на часы: восемь часов двадцать минут…
– Ваши родственники уехали.
Игрис обернулся.
Алистан стоял в глубине прихожей. Алистан Каменный Берег. По своему обыкновению, чуть рассеянный, расслабленный, отрешенный.
– Вас выпустили? – после короткой паузы спросил Игрис.
– Можно сказать и так.
– Вы вырвались из-под стражи?!
– Меня трудно остановить. Что вы нашли?
Цокали часы на стене прихожей.
– Где моя жена? – быстро спросил Игрис.
– Спит.
– Она ничего не знает.
– Разумеется. Так что вы нашли?
– Ничего.
Вряд ли удастся что-то утаить от человека, который всерьез занимался механикой. А Слово погибели, как теперь известно, убивает мгновенно. Замедлилось время; Игрис говорил неторопливо, спокойно, дружелюбно:
– Я ничего не нашел. Ее отец хранил магические заметки, связанные с экологией, но это мусор, ничего существенного. Вы зря вломились ко мне в дом, Алистан.
– Я же вас просил, – тихо сказал маг. – Вы же нормальный, разумный человек… Зачем вы?
Игрис понял, что не может сделать ни шага. Ноги его приклеились к полу. Это не было последствием шока, это не было поэтическое преувеличение; Игрис стоял, как столб, впервые в жизни ощущая, что такое чужая воля внутри. Воля манипулятора.
Не паниковать.
Глядя Игрису в глаза, маг-убийца медленно повернулся. Поднял сумку, лежащую у входа в гараж:
– Вот это вы привезли из Верхнего Крота? Да? И там, внутри, ваша добыча?
– Я не знаю, что это. Я еще не смотрел.
Игрис говорил правду. Внутри свертка оказалась одна древняя кассета. Прослушать ее можно было только на антикварном магнитофоне, коротавшем век на веранде. Если пленка цела. Если не размагнитилась.
Алистан дернул застежку на сумке. Безошибочно вытащил сверток – грязный, волглый полиэтилен, обернутый свежей рекламной газетой.
– Такая простая вещь, – сказал Алистан задумчиво.
– Я видел вашу жену, – проговорил Игрис. – Ради нее и ради вашего сына – не делайте глупостей.
Алистан уронил на пол газету. Развернул полиэтилен, один слой за другим. Двумя пальцами вытащил кассету.
– Что здесь, как вы думаете, Игрис?
– Послушайте, у меня заканчивается терпение. Отпустите меня!
Алистан вздохнул:
– Я мог бы уничтожить эту вещь сейчас, так, чтобы даже пепла не осталось. Но теперь, после всего, что вы сделали, я хочу, что вы ее прослушали. Вы заслужили, – он скверно усмехнулся.
Игрис молчал.
– Нам обоим повезло, если она испорчена, – продолжал маг. – Но я вижу, что она цела… скорее всего. Я долго думал, у меня оказалось много свободного времени. И, знаете ли, я тоже хочу послушать. Любопытство – неправильный двигатель. Но очень уж сложно устоять.
– Алистан, вы ведь не сумасшедший. Побег, взлом, манипуляция сотрудником прокуратуры… Будет только хуже!
– Хуже? – Алистан вопросительно поднял брови, отчего сморщился его высокий, с залысинами, лоб. – Куда хуже, Игрис? Я покойник… Так я себя ощущаю. А вы – вы столько усилий потратили, чтобы обесценить все, за что я так дорого заплатил… Где вы это нашли?
– В тайнике под мемориальной плитой. На школьном дворе в поселке Верхний Крот.
– Как долго и как сложно, – пробормотал Алистан. – Наверняка я расспросил ее о тайнике. Но решил, что никто не доберется. Вероятность была ничтожная.
Это правда, подумал Игрис. Его ноги затекли, он почти не чувствовал ступней.
– Вы больше не ведете дело, – маг покачал кассету на ладони, – тогда зачем? Ради выслуги? Чтобы кому-то что-то доказать?
– Ради правды.
– Не смешите, Игрис.
– Я вправе знать, что вы решили утаить от меня. Вы мне не нянька и не цензор, Алистан. – Его злость брала верх над осторожностью, и он нарочно злился, чтобы заглушить страх. Чувство подвластности чужой воле пугало до одури.
– Сейчас я отпущу вас, – сказал маг-убийца. – Только не надо резких движений. Не пытайтесь выйти из дома или кому-то позвонить. Ваша жена не проснется, пока я ей не разрешу… Где магнитофон? Я тоже хочу узнать, что записано на этой кассете.
* * *Кассета сохранилась отлично. Она была из прозрачного пластика, очень легкая: всего по пятнадцать минут записи на каждой стороне. Первая сторона оказалась пустой – Алистан терпеливо слушал тишину и шорохи, не пропуская ни секунды. Игрис тоже слушал. За окнами веранды прояснялось небо, пели синицы на яблонях. Тянулась лента, магнитофон молчал, Игрис испытывал попеременно облегчение и ярость, разочарование и стыд.
Магнитофон щелкнул. Пленка закончилась.
– Ясно, – кротко сказал Алистан. – Перевернем.
Игрис перевернул кассету. Снова потянулась тишина, подернутая шорохами, как старое полотно трещинками.
– Ты слушаешь это, значит, я умер, – сказал резкий старческий голос. Игрис еле удержался, чтобы не вздрогнуть. Алистан поднял голову. Последовала пауза. Кассета вертелась.
– И очень хорошо, – сварливо сказал старик. – Я расскажу тебе. Это надо для справедливости! Можешь сказать потом, что я выжил из ума. Но это не так. Я, Герман Желудь, в здравом уме и трезвой памяти расскажу, что со мной было, и что было на самом деле…
Наверное, старик делал эту запись, очень низко склонившись к микрофону. Он говорил то очень быстро, взахлеб, то надолго умолкал, и тогда слышно было его дыхание.
