Норман Хьюз - Сердце врага
Несколько мгновений висело молчание, и девушка уже подумала, что ошиблась…
— Велико было искушение проверить твою меткость — но не стану рисковать. — Гарбо выскользнул из-за полога кровати — единственного предмета меблировки в крохотной комнатке. — Здравствуй, сестричка.
— Здравствуй и ты, брат.
Они смерили друг друга взглядами — почти как тогда, перед поединком.
— Мне нужна твоя помощь, — коротко произнесла она.
Коринфиец выглядел расстроенным.
— Вот так сразу, с ходу? Никаких тебе братских объятий, поцелуев, ни даже «Гарбо, дорогой, как твои дела»?..
— Целоваться будешь с Милалой. А дела твои мне и без того известны. Поздравить не с чем.
— Это верно. — Гарбо вмиг помрачнел, напускную веселость как рукой сняло. — Какая-то тварь нас продала. Хорошо еще, что эти ублюдки не знали точно, кто их нанял. Иначе…
Палома понимающе кивнула, присаживаясь на краешек широкого ложа. Коринфиец примостился с другой стороны.
— Что ж, значит походишь еще какое-то время третьим. Не все сразу…
Гарбо скривился.
— Умеешь ты утешить, нечего сказать!
— Не взыщи. — У Паломы хватало и своих проблем, сочувствовать вору она не собиралась. Сам виноват — если уж замышляешь расправиться с конкурентом, будь любезен подготовиться как следует. Поджечь дом — это же надо было удумать такое! Более ненадежный план и представить трудно…
— Ладно, зачем звала? — До Гарбо, похоже, дошло, что соболезнований от наемницы ему не дождаться. — Может, выпить хочешь?
— Нет. И тебе не советую. Пить надо, когда Победу празднуешь. А неудачу вином заливать — последнее дело!
— Суровая ты… — Однако глаза его неожиданно потеплели. Как ни странно, но жесткость Паломы, похоже, оказала на коринфийца целительное воздействие. — Так что я могу для тебя сделать, сестра?
— То самое, о чем мы с тобой тогда говорили. Помнишь, немедиец с улицы Горшечников по имени Скавро. Якшался, как выяснилось, с огромной толпой народа, странно, что у вас о нем никто не слышал. Мне нужно узнать о нем как можно больше. И самое главное — последние дни. Что он делал, кто к нему ходил. До последних мелочей.
Гарбо задумался.
— Непростое дело. Вот если бы украсть что…
— Это я и без тебя могу. — Палома хмыкнула, вспомнив былые деньки в Заморе. — Но тут дело потоньше. Аккуратно нужно ступать, чтобы воду не взбаламутить. Да, и вот еще что… — В мозгу ее внезапно вспыхнула мысль. — Пусть кто-нибудь обойдет все окрестные лавки. Я хочу знать, что он покупал.
— Зачем?!
Она пожала плечами. Так, интуиция, неоформившаяся догадка.
— Просто сделай, что я тебя прошу, ладно?
Коринфиец ответил не сразу. Бросил на девушку оценивающий взгляд. И наконец вымолвил задумчиво:
— А ведь я не в долгу перед тобой, Оса. Она поняла намек.
— Знаю. Все будет оплачено. Назовешь сумму.
— Это само собой. Но я о другом. Палома мгновенно ощерилась.
— О чем же? Ты ведь не так глуп, чтобы нанеся, что я расплачусь собой!
— Это худшее, что я слышал за свою жизнь! Бессердечная!.. — Черный барон заломил руки, вскинул брови с выражением самого непритворного горя — но тут же сменил тон. — Нет, если серьезно, ты восхитительная женщина, и меня больно ранит твое равнодушие к моим мужским достоинствам… Однако я хочу, чтобы ты расплатилась чем-то куда более ценным, чем твое роскошное тело…
— И что же это такое? — Палома была сбита с толку.
— Твои мозги.
— Ты… — Она не смогла сдержать смеха. — Ты хочешь их вылущить, как горошину из стручка?
Съесть на завтрак, в надежде, что поумнеешь. Не поможет, дорогой, мне жаль тебя огорчать! Гарбо засмеялся тоже.
— Ты безжалостна. И умна. Ты ведь уже поняла, что мне нужно, правда?
— О, да.
— Мне бы не хотелось встревать в ваши дрязги…
— Но ты уже сделала это.
Верно, в тот самый миг, когда побраталась с ним волком. Когда решила обратиться к нему за помощью. Он наложил на нее долг чести — и Палома уже не могла отступить. Он поймал ее в ловушку.
— Ладно. Помоги мне с моим делом. Потом — я подумаю, что нам предпринять с твоим. Все равно нужно время, чтобы Тусцелла успокоился. Первое время после покушения они все будут слишком настороже.
Темные глаза коринфийца расширились, когда он понял, что ей известно даже имя его врага.
— Воистину, ты — дар богов, Палома, — пробормотал он в восхищении.
Наемница усмехнулась.
— Дары богов опасны для смертных, брат. Будь осторожен.
— Я всегда осторожен… — Он задумался, что-то прикидывая про себя. — Не ищи меня больше. Я найду способ тебя известить, как только узнаю что смогу про твоего немедийца.
— Тогда — до встречи. И да пребудет с тобой удача. — Она поднялась, поправляя волосы, и направилась к двери.
— Удачи и тебе, сестра…
* * *Как и обещал Грациан, на следующий день Палому ждала еще одна встреча.
После всех этих проныр-коринфийцев, слишком умных для собственного блага, Эрверд Четыре Руки показался Паломе истинным благословением. Его радость при встрече была незатейлива и искренна, как глоток родниковой воды, а когда он поклялся наемнице, что в благодарность за подаренную свободу готов сделать для нее все, что угодно — то он имел в виду ровно то, что сказал, не больше и не меньше, без уже опротивевших ей двойных смыслов, намеков и торговли. Помилуй Небо, а ведь когда-то туранцы казались ей самым хитрым и лукавым народом на свете. Да один коринфиец на медный сикль купит десяток туранцев, и еще сдача останется!
Больше всего ей хотелось бы провести с заморийцем день-другой, пошататься по городу, как в старые добрые времена — по Асгалуну, навести, пару кабаков, пометать ножи на спор, может быть, заглянуть в оружейную лавку, прицениться к лошадям на ярмарке… в общем, насладиться всеми этими простыми радостями, которые так давно сделались ей недоступны. Увы. Увы. Во славу прошлых деньков они откупорили и саду кувшин розового коринфийского из запасов Месьора, но доброй пирушки не получилось. Эрверд начал было орать какую-то непристойную песню, но осекся на втором же куплете, пожал плечами. Середина дня, да еще дорога впереди — какое уж тут веселье?..
Провожая его на конюшню, Палома клятвенно пообещала приятелю, что по его возвращению они все же устроят кутеж, да такой, что в Коршене еще три года будут чесать языки… Звучало фальшиво. Она могла лишь надеяться, что Эрверд, простая душа, не расслышит.
Он тревожился за нее. Единственный из всех, пожалуй.
— Может, сказать этой твоей Ринге, во что ты тут влипла? Пусть поможет, отпишет сюда в Коршен, что ли?
