Андрей Дашков - Глаз урагана
Он ощутил приближение эйфории. Маятник все дольше зависал в крайних положениях. Почти незаметная, но непрерывная смена ритма привела к тому, что голоса превратились в низкий и неразличимый гул. Вскоре коса времени почти остановилась, прекратив свою безжалостную работу…
И тут Марк понял, что не чувствует ног. При обычном онемении ими можно было пошевелить. Сейчас же он не сумел сделать ни единого движения. Более того, паралич стремительно распространялся вверх по телу. Когда Марк решил помочь себе руками и попытался опереться на столик, обнаружилось, что и руки ему уже не подчиняются. Они безвольно лежали на бедрах, и он не мог даже согнуть пальцы. В этом не было ничего болезненного – просто тело будто превращалось в невесомый и неуправляемый шар. Физическая легкость и тошнотворная волна паники – «Черт подери, что это со мной?!»…
Впрочем, голова еще работала достаточно ясно, хотя где-то на окраинах сознания уже образовался золотистый туман, в котором тонули все неприятные образы и мысли о плохом. Тишина вытеснила гул и сделалась почти осязаемой, будто Марк был игрушкой, обложенной прозрачной ватой. Золотая стена, сулившая изоляцию и покой, приближалась; мир сузился до размеров пятачка, на котором стоял столик, диван и сидели два человека – Гоша и его «скрипачка». Гена куда-то исчез. Вместе с ним исчез интерьер «Махаона», все остальные люди и память о том, зачем Марк вообще приезжал сюда.
Гошик внезапно протрезвел. Его лицо оказалось очень близко, а шепот звучал, как глухое рычание.
– Вот и славно, старик, – сказал он, похлопав Марка по щеке. – Сейчас мы выйдем проветриться.
Марк пялился на плоскость, посреди которой торчали лампа, пепельница и бутылка коньяка, из которой ему дважды доливали. Он не заострял на этом внимания и воспринимал как само собой разумеющееся. Выходит, зря.
Гоша ловко смахнул бутылку в карман, а «скрипачка» раздавила сигарету в пепельнице. Оба вдруг стали чрезвычайно деловитыми. До Марка дошло (эту мысль еще не поглотил золотистый туман забвения), что девица, безусловно, действует заодно с Гошей, опоившим его «сладкой печалью». Последние сомнения на этот счет исчезли, когда та придвинула к нему свою кукольно-гладкую плоть и голосом, абсолютно похожим на голос Дины, сказала, сплевывая слова с тонких ядовитых губ:
– Спасибо, что дождался, милый!
* * *Потом его подхватили под руки и повели к выходу, как перебравшего пьянчужку. Девица оказалась в неплохой физической форме, а Гоша тяжело пыхтел. Кто-то из бывших собутыльников вызвался помочь, но его вежливо отшили.
К тому моменту Марк уже не мог подать сигнал бедствия. Его голова свесилась на грудь, а ноги двигались бесконтрольно, выпадая из-под туловища в полном соответствии с силой тяжести, словно конечности манекена с хорошо смазанными шарнирами. Он не владел даже мимикой лица. Внутри черепа перекатывались черные шарики страха, а на физиономии застыло то самое выражение, которое она приобрела пять минут назад, – скука и надетая поверх этой скуки растерянная глуповатая полуулыбка.
7. ВИНС
Прошло четыре месяца после дядиных похорон.
Я сидел в «Драйв-клубе», пил пиво и слушал изрядно затасканную джазовую пьеску в исполнении чахлого оркестрика-комбо, не способного раскачать даже группу умственно отсталых ребятишек. Работы не было; деньги заканчивались; на горизонте маячил призрак нищеты. Друзей разнесло по миру. Выражаясь высокопарно, пепел дружбы развеялся над океанами. Одни навсегда увязли в трясине прошлого, другие отправились на поиски счастья, третьи – на тот свет.
Без друзей жизнь становится скучным затворничеством или одиноким рысканьем среди чужих в тщетных поисках зеркала. Пусть даже и кривого. Но отражение никогда не удовлетворяет. Оно кажется оригиналу более уродливым или более красивым, чем он есть на самом деле. Недовольный оригинал начинает корчиться и кривляться в тщетных потугах добиться мнимого сходства…
Я старался не впадать в грех уныния и убеждал себя в том, что живем-то мы здесь и сейчас, а значит, у меня нет причин для пессимизма. Причин, возможно, и не было, но пессимизм был. Тоска вцепилась в грудь, как выпустившая когти беременная кошка. Чертовски тяжелая кошка.
Я закурил, еще больше уплотнив висевшую вокруг дымную пелену. Ни одной знакомой физиономии. Мне хотелось поболтать с кем-нибудь. Желательно о всякой чепухе. Иногда не хватает самых простых вещей…
Музыка тоже нагоняла скуку. Джазбои играли устало; даже их усталость не казалась стильной, как это иногда бывает.
Я решил слинять и пошататься по улицам. Разменял у стойки последнюю двадцатку и выбрался на свежий воздух.
Весна – это было гораздо лучше алкоголя. Фонари расплывались во влажном тумане. Люди скользили мимо, будто сухопутные «летучие голландцы» – такие же отчужденные, такие же неуловимые… Я все еще жил надеждой. Если что-то и могло поднять меня из руин, так это вмешательство бабы. Очередной шлюхи. С тех пор, как я узнал, что Анжела «подрабатывает» в гостиничном баре, я стал смотреть на вещи гораздо проще. А после развода со своей благоверной, обожавшей деньги, отдавал предпочтение проституткам – с этими хоть знаешь, за что платишь.
Я не был ни романтиком, ни циником. Я оставался прагматиком – скучноватым из-за своего неизлечимого скептицизма. Сейчас у меня не было денег, чтобы купить дорогую женщину. И я не был уверен, что с дешевой у нас выйдет что-нибудь путное…
Я бесцельно брел по проспекту, вдыхая опоэтизированную более удачливыми охотниками за удовольствиями отраву желаний. Наступил час, когда все дома кажутся уютными, парки – таинственными, таксисты – дружелюбными. В такие вечера хорошо мчаться на машине куда глаза глядят. Дорога, музыка, темнота. Было бы неплохо, если бы существовал пресловутый «край света». Примерно там же, где и «край времени». Тогда я устремился бы туда и мог бы, как следует разогнавшись, сорваться с обрыва и падать, падать, падать… к чертовой матери. Вечно. Но, боюсь, в этом случае взбунтовавшийся мочевой пузырь рано или поздно поломал бы весь кайф.
Я приближался к окраине. Раньше тут было небезопасно. В городе полно людей, равнодушных к проблемам расслабившихся кроликов и мечтательно настроенных мизантропов. А ведь достаточно несильного удара в зубы, чтобы вернуть на землю кого угодно… Но теперь мне вряд ли что-либо угрожало. Я даже хотел бы избить парочку ублюдков – чтобы потом не мучила совесть и заодно проверить себя…
Тротуар оборвался, под ногами расползалась жидкая грязь. Я повернул обратно. Где-то за спиной лаяли собаки. Лай звенел, отражаясь от невидимых стен. Волшебный час закончился. Теперь на улицах было холодно, ветрено и сыро. Идеальное сочетание, чтобы подхватить простуду.
