Мариан фон Штауфер - Либер Хаотика: Слаанеш
Когда угроза Хаоса была устранена, и Аэнарион навеки исчез из истории Азур, жители Ултуана решили никогда более не допустить, чтобы их боги завладевали ими так же, как они завладели их первым Королем-Фениксом. И по сей день все эльфийские народы чтят своих персонифицированных богов, но не служат им душой и телом, а обращаются к ним за помощью в своих делах, как к священным инструментам и кумирам».
Не думаю, что на самом деле все было так просто, как говорит Воланс в этом отрывке, но я все равно спрашиваю себя: не можем ли мы извлечь что-то полезное для себя из его рассказа о достижениях эльфов в этой области? Какие чудеса мы могли бы творить, если бы род людской был способен подчинять силы Хаоса своей воле, не становясь при этом рабами богов Хаоса и не поклоняясь им?
Сам Магнус Праведный отменил запрет на изучение и использование магии, увидев, как её можно применить для защиты человечества и победы над Хаосом. Следующим шагом в деле, которое он начал, может быть покорение богов Хаоса и обращение их силы нам во благо.
Я понимаю, это опасные мысли, но мы не должны отказываться от них из-за одной лишь опасности. Дольмансе заверил меня, что именно подчинение сил Хаоса было в точности тем, к чему стремились он и его бывшие последователи. Моим первым побуждением было усомниться в этом заявлении, но Дольмансе вызвался раскрыть правду о своих убеждениях и занятиях, если только я дам ему такую возможность. Вероятно, мне следует запретить ему проповедовать его нечестивое и пагубное учение, но он уже не раз помогал мне в исследованиях, и я чувствую, что должен, по крайней мере, дать ему шанс сказать несколько слов в свою защиту.
Я буду молиться, чтобы мой выбор был правильным.
// Стр. 143, примечание: В руках столь вероломной расы магия может иметь самые ужасные последствия.
Запретное искусство
Собрание иллюстраций, выполненных художником Иоганном Белым, призванное просветить читателя в том, насколько разнообразен и экстравагантен облик последователей Бога Удовольствий.
// Примечания к иллюстрациям:
Стр. 144: Исполнение этих рисунков я поручил Иоганну Белому, автору иллюстраций и иллюминаций в «Книге демонов страха», одном из фолиантов Церкви Зигмара. Некоторые утверждают, что годы, проведённые за работой над подобными изображениями, не прошли бесследно для его рассудка. Я несколько раз встречался с этим художником и могу сказать, что такие заявления беспочвенны.
Стр. 147: Я едва могу заставить себя посмотреть на этот портрет, являющийся результатом моей неосмотрительности. В одну из наших встреч с Иоганном Белым я пересказал ему несколько пугающе ярких снов, которые беспокоят меня в последнее время. Он очень подробно расспрашивал меня о природе моих сновидений и о существах, их населяющих. Я рад был облегчить душу перед сочувствующим слушателем, и потому не утаил ни одной постыдной подробности.
Когда я пришел к нему в следующий раз, он показал мне это изображение, почти точно воспроизводящее образ демоницы, которая поставила меня во сне в столь неловкое положение. Я был поражен, и до сих пор этот шок не прошёл. Я не могу вынести вида этого рисунка, но в то же время, кажется, что взгляд мой постоянно устремляется на него против моей воли…
31. 5. 2517 ИК
Всей душой я желаю одного: чтобы это исследование завершилось. Меня уверяют, что здесь я в полной безопасности, меня защищают молитвы братьев, и каждый день меня исповедует гроссмейстер моего ордена. И всё же я продолжаю работу с тяжёлым сердцем.
Теперь я вижу, что Дольмансе предал оказанное ему доверие. С нашей первой беседы он делал всё, чтобы подорвать мои убеждения, но из-за его льстивого красноречия я заметил это слишком поздно, когда вред уже был нанесён. Мне не следовало позволять ему столь свободно высказываться или делать записи в моих дневниках. Слова, единожды произнесённые, обязательно будут услышаны, и прочтённое нельзя забыть. Ночью меня преследуют ужаснейшие видения, а днем я сомневаюсь в истинах, которые так долго считал незыблемыми. Всё идёт не так, как должно.
В то же время я поражён тем, насколько сильно на меня повлиял Дольмансе. Все те долгие годы, что я провёл в семинарии в Альтдорфе, обучаясь у некоторых из наиболее прославленных докторов священного ордена Зигмара, меня учили проверять мою веру сомнением и уверенно отвечать тем, кто возводит на неё хулу. С тех пор вера моя в Зигмара часто подвергалась испытанию. Но ни разу я не усомнился в заложенной в ней истине – до сих пор. И вот теперь я сомневаюсь, хотя и не понимаю, что именно вызвало эти сомнения.
Я призвал Дольмансе к ответу, обвинив его в том, что он околдовал меня с помощью каких-то противоестественных чар. Он отверг все обвинения и рассмеялся мне в лицо. Он заявил, что причина всех моих сомнений – во мне, и ему хватило наглости предположить, что исповедь скорее успокоит мою растревоженную совесть, чем обвинения.
Как сильно я возненавидел его тогда! Я хотел стереть эту издевательскую усмешку с его лица и показать ему, что в мире есть вещи, которыми даже такой порочный гедонист, как он, не сможет насладиться. Воспользовавшись данной мне властью, я отменил отсрочку его казни, но глупо было предполагать, что пред лицом скорой смерти его поведение изменится: здесь я, как и во многом другом за последнее время, я ошибся.
Вопреки моим ожиданиям, настроение Дольмансе только улучшилось от известий о той участи, что должна была постигнуть его позже тем же днём. Он сказал, что доволен тем глубоким впечатлением, которое произвели на меня его слова. Я пытался сохранить маску бесстрастного наблюдателя, уверенного в своей правоте, но, когда его повели на костер, мне стало только хуже. За всю свою жизнь мне ещё не доводилось видеть ничего столь извращённого и возмутительного.
Он не оказал сопротивления, когда его привязывали к деревянному столбу, и горючее масло, которое нанесли на его тело, казалось, доставило ему удовольствие. Я тщетно искал на его лице признаки страха или притворства, но его черты выражали лишь возбуждение и радость. Затем его взгляд, проницательный и полный веселья, встретился с моим, и я понял, что даже не смогу успокоить себя мыслью о том, что этот человек безумен. Его душа была попросту проклята – по крайней мере, так мне хочется думать.
К костру поднесли факел; Дольмансе отвел от меня взгляд, обратил его к небесам, и, когда языки пламени уже касались его ног, прочел молитву, которая до сих пор звучит в моем сознании:
