Андре Нортон - Волшебница Колдовского мира
Под его ногами яркими огненными линиями вспыхивали руны, сам воздух вокруг него содрогался от произносимых им заклинаний или от мощи его мысленных посланий. Передо мной разворачивалось великое действие, более могущественное, чем я когда-либо видела, а ведь мне раз или два доводилось видеть в работе самых сильных колдуний, пользовавшихся всей своей Силой.
Потом я увидела, что всё, что он сотворил, сконцентрировалось в середине зала, где он работал: вспыхивающие линии рун, движения воздуха — всё, что он сплетал и выстраивал, собралось в одном месте. В конце концов перед магом воздвиглась арка из света. И я не сомневалась, что этот сон показал мне создание Ворот в другой мир, и мне почему-то следовало отыскать именно их в этой древней колдовской земле. Хорошо известно, что такие Ворота существуют, но что их создали маги, мы узнали только в Эскоре. И вот теперь я была свидетельницей открытия таких Ворот.
Маг стоял, слегка расставив ноги, руки его взлетели вверх в совершенно человеческом торжествующем жесте. Выражение спокойной сосредоточенности на лице сменилась ликованием. Но он не спешил пройти в Ворота, а наоборот, отступил от них на шаг, хотя и не было заметно, чтобы его уверенность поколебалась. Я подумала, что он почувствовал какую-то тревогу, которая и удерживала его от броска в неведомое. Он сел в кресло и, глядя на Ворота, сложив ладони и касаясь пальцами острого подбородка, казалось, глубоко погрузился в свои мысли.
Пока он сидел так и смотрел на своё создание, я рассматривала его, словно мой сон касался самого человека, а не его колдовства. Как я уже говорила, он был древней расы или, по крайней мере, находился в близком родстве с кем-нибудь из неё. Молод он или стар? Годы не коснулись его. У него было тело воина, хотя он и не носил меча. Серая мантия туго стягивалась на узкой талии алым кушаком с золотыми и серебряными строчками. Если на них долго смотреть, то они, казалось, принимали форму рун, но быстро вспыхивали и гасли, так что рассмотреть их не удавалось.
Видимо, он пришёл наконец к какому-то решению, потому что вдруг решительно встал и слегка развёл руки, а затем резко хлопнул в ладоши, и губы его зашевелились. Ворота исчезли, и он остался в темноте зала, но я понимала, что его торжество не прошло: то, что сделано один раз, можно сотворить снова.
А затем мой сон показал мне не только мага в этом зале. Я вдруг оказалась снаружи, и шла по коридорам, а потом между большими башнями через ворота, над которыми сидели кошмарные существа. Они поворачивали головы и сонно провожали меня взглядами, и я опять почему-то знала, что они не смеют причинить мне вред, хотя и поставлены для защиты замка от непрошеных гостей.
Это путешествие привиделось мне так детально, что, окажись я в этом месте наяву, я без труда нашла бы дорогу в зал, словно зная её с детства.
Не могу сказать, что послужило причиной моего сна, но, вообще-то, подобные сновидения всегда посылаются с какой-либо целью. Проснувшись, я лишь предположила, что сон явился результатом моих попыток прочесть свиток. Голова болела, утренний свет резал глаза, но я быстро вскочила и взглянула на спящего Айфинга. Он зашевелился, и я быстро подскочила и вытащила из подушки колючку, которую затем спрятала в шов моего плаща, а потом уже села обратно.
Айфинг открыл глаза, поморгал и улыбнулся застенчивой улыбкой, какую странно было увидеть у такого человека.
— Доброе утро.
— Доброе утро, повелитель, — ответила я, как полагалось.
Он сел на подушках и огляделся, словно не был уверен, где он провёл ночь. Я насторожилась, не зная, хорошо ли я навела для него сон, и не знает ли он, что всё ему только приснилось. Но бояться, похоже, было нечего, потому что он наклонил голову в моём направлении и проговорил:
— Сила увеличивает Силу, дальновидящая. Я принял твой дар, и мы будем сильными всегда, как это было под рукой Утты.
Он скрестил пальцы, как было принято у вапсалов, когда говорят о мёртвых. Затем он ушёл, как человек вполне удовлетворённый выполненным долгом.
Однако, если сон удовлетворил Айфинга и людей племени, которым он должен был дать отчёт об этой ночи, то этот же сон дал мне врага, и я в этом скоро убедилась. По обычаю, с утра меня посетили старшие женщины племени, и все с подарками. Аусу не пришла, потому что я ясно дала ей понять, что мы с ней на равных в семье Айфинга, а вот Айлия пришла самой последней.
Она пришла одна, когда у меня никого не было, словно нарочно выжидала, чтобы у нашей встречи не было свидетелей. Когда она вошла, её враждебность как бы вилась вокруг неё тёмным облаком. Мой Дар к этому времени настолько усилился, что я могла разглядеть опасность, когда встречалась с таковой.
Айлия — единственная из всего племени — не боялась моего волшебства. Можно было подумать, что она сама была способна заглянуть в мои мысли и увидеть, как мало я в сущности могу. Она не села и не приветствовала меня, как полагалось, а просто бросила к моим ногам изящно отделанную и красиво украшенную шкатулку, так что та раскрылась. Из неё выпало ожерелье замечательной работы.
— Подарок новобрачной, повелительница. — Она скривила губы, словно произносимые слова жгли ей рот. — И наилучшие пожелания от Аусу…
Я не могла спустить ей такую наглую выходку.
— А от тебя, младшая сестра? — холодно спросила я.
— Нет! — со злостью проговорила она, правда, из осторожности понизив голос. Она просто кипела от страшной злобы, но всё ещё сдерживала себя и не хотела, чтобы кто-нибудь ещё узнал об её неприязни.
— Ты меня ненавидишь? — Я приступила непосредственно к делу. — А за что?
Она опустилась на колени, так что лицо её оказалось на одном уровне с моим, и наклонилась вперёд. Лицо её было искажено яростью, капельки слюны пенились в уголках широкого рта.
— Аусу стара. Она правит в шатре Айфинга очень немногим. Она больна и больше не интересуется любовью. — Слова вылетали вместе со слюной. Она ударила себя кулаком в грудь. — Я главная в глазах Айфинга или была главной, пока твоё колдовство не похитило его разум. Ну что ж, ведающая чарами, прокляни меня, обрати в червя, которого можно раздавить сапогами, в собаку, чтобы я возила сани, в камень. Это будет лучше для меня, чем оставаться теперь в шатре Айфинга.
Я видела, что она говорит искренне. В своей ревнивой злобе она готова была к любой каре, которую я, по её мнению, могла навести, только бы не оставаться на своём месте и не видеть моего торжества над ней. Храбрость, отчаяние и зависть, сжигавшие её, заставили её бросить мне вызов — мне, старшей, какой я была в её глазах.
— Я не хочу Айфинга, — равнодушно ответила я. Раньше я просто овладела бы её мозгом, заставила бы её поверить моим словам, теперь же я старалась внушить ей правду, но, кажется, с небольшим успехом.
