Гала Рихтер - Мальчик, который умел летать
Молчим минут пять. Смотрим на звезды. Мне тишина не мешает. Когда все время один, привыкаешь к тому, что в твои мысли никто не лезет. Раньше я с Валеркой только разговаривал. Здесь приходится со всеми.
А Тимур и часа не может без трепа. Сидит сейчас, вроде в небо смотрит, но я замечаю его взгляды в мою сторону.
— Кир, а ты почему на улице оказался? Из-за ног? — вдруг спрашивает он.
Меня словно по голове бьют тяжелым чем-то. Я не люблю про это вспоминать.
Очень хочется сказать что-нибудь злое. Я прикусываю губу, сдерживаюсь. В Замке считают, что Тимур — мой друг. На друзей наезжать не принято.
— Из-за этого тоже. — В горле почему-то становится сухо. Делаю глоток остывающего чая и со стуком ставлю фляжку на скамью.
Тимур все понимает правильно:
— Дело твое, — говорит он, — Не хочешь рассказывать, не надо.
Снова молчим. Вдруг он показывает куда-то наверх рукой:
— Смотри, падающая звезда! Загадывай быстрее желание!
Я поднимаю голову, но не успеваю. Интересно, что Тимур загадал?
А что бы я загадал, если б успел? Раньше все бы отдал за то, чтобы ходить. А теперь уже не надо. Дом? Родных? Не знаю. Друзей, может?
— Блин, пока тебе говорил, сам прошляпил, — огорчается Тимур, словно угадав мои мысли. И ругает себя, — Вот балда!
Невольно улыбаюсь. Тихо признаюсь:
— Я тоже не успел.
— Да уж, мы с тобой — двое растяп! — весело говорит Тимур.
Мы смеемся, громко, от души. А через минуту он уже рассказывает о звездах. Мы сидим, привалившись спина к спине, и смотрим в ночное небо.
Наверное, ребята правы, и Тимур — мой друг.
У меня не было друзей раньше. Откуда ж мне знать, какие они.
Ночью мне снится город, переходы метро и дом на Кирова. И ребята. Испуганные лица. Зуля, Таня и Рустик стоят, окружив лежащих на полу Деньку и Валеру. У Валерки кровь по всему лицу. Он пытается встряхнуть ее рукой, но только размазывает по щекам и лбу. А Денька вообще не двигается.
Я просыпаюсь в холодном поту. У меня уже были сны, которые оказывались реальностью. А этот сон такой настоящий, что хочется кричать.
Здесь, в Замке, хорошо. Здесь кормят, есть где спать. Здесь я могу ходить и летать. А там у меня нет ни жилья, ни надежды на будущее. Я даже не знаю, смогу ли я там ходить, или это всего лишь влияние Замка-Средь-Миров.
Заснуть я не могу. Думаю о тех, кто там. О ребятах. О Леське-скрипачке. О нашем мире.
Сажусь на подоконник и долго смотрю на медленно светлеющее небо.
На занятиях у Фионы то и дело начинаю клевать носом. Ночь почти без сна сказывается. Тимур вообще спит, откинувшись на спинку кресла. Фиона пыталась его разбудить, но потом рукой махнула. Сегодня вообще все какие-то "вареные".
Я слушаю ее рассказ внимательно. Чем-то он меня зацепил.
— Фактически имеющие дар летать рано или поздно начинают проявлять способности другого рода. Видеть подлинное лицо человека, к примеру, или лечить, или любым другим образом менять мир вокруг себя. Из тех, кто умеет летать, выходят великие музыканты, художники, политики, воины. Некоторые становятся учителям, — говорит она, и все улыбаются, — Можете мне поверить, это тоже нелегкий труд.
Я верю. Мало кто из взрослых может быть хорошим учителем. Они все время забывают, что ученики делают что-то в первый раз.
Занятие заканчивается. Я толкаю Тимура. Он отрывает голову от ручки кресла.
— Что? М-м-м?
— Доброго утра, Тим, — ехидничает проходящая мимо Лей, — Хорошо ли спалось тебе, сладкие ли сны видел?
Он протирает глаза кулаком, широко зевает:
— Утренний сон — самый сладкий, — отзывается он, — Ты, Лейка, разве не знала?
— Да уж, по тебе сегодня заметно.
Пока они препираются, я выхожу из кабинета. Фиона быстро идет по коридору в сторону столовой. Я зову ее по имени.
— Что, Кир? Что-то случилось?
Взгляд у нее тревожный. Мотаю головой.
— Ничего. Я хотел спросить… — замолкаю, не знаю как сказать, но потом говорю как есть, — Когда мне можно будет вернуться в свой мир?
Фиона серьезно на меня смотрит.
— Пойдем в комнату, поговорим.
В ее комнате я уже как-то был. Она совсем небольшая, уютная, с занавесками на окнах и картинами. Комната девушки.
— Садись, — говорит она, указывая подбородком на кресло. Сама садится в соседнее, — Объясняй.
Объяснять я не умею. Фиона кривится.
— Тебе зачем туда?
Пожимаю плечами:
— Всё равно же возвращаться.
— Когда ты станешь взрослее и сильней! — вдруг кричит она, совсем как Леку. Что они на меня орут-то все время? — Когда тебе можно будет доверить решать судьбы людей! Когда ты возьмешь на себя ответственность за свой мир! Когда ты пройдешь испытание! Вот тогда — ты можешь вернуться.
Я не хочу никакую ответственность ни за кого. Мне здесь хорошо. Но там остались ребята, которых я считаю семьей. Во сне Валерке было очень плохо. А я своим снам верю. Начал верить, когда Замок увидел в первый раз.
Я поднимаюсь с кресла.
— Устраивайте это ваше испытание! Я готов.
— Кир, ты дебил!
Тимур догоняет меня на лестнице, ведущей к башне полетов.
— Идиот, кретин, долб…б! Что ты делаешь, а? Убиться хочешь? Черт, почему каждый раз одно и то же?
Останавливаюсь. Глаза у него сумасшедшие, как тогда, в участке. Он хватает меня за воротник свитера:
— Кир, твою мать, какого х. я?!
Лицо у него белое и очень злое.
— Отпусти, — прошу я. Не хочу с ним ссориться. Ни с кем не хочу, — Пожалуйста.
Он медленно отцепляется от свитера, садится на ступеньку. Я опускаюсь рядом.
— Они сказали, что чтобы вернуться домой, надо пройти испытание, — бормочу я.
Тимур с силой пинает стену.
— Зае. тое испытание! Самоубийство это, чистой воды! Слышишь меня, Кир? Тебе чего тут не живется? Что, в Казани что-то хорошее ждет? — ядовито спрашивает он, — Вонючая улица Кирова и обезьянник, или приют, что не лучше!
Обхватываю колени руками. Холодно сидеть так, на каменных ступенях.
— Ну и чего ты молчишь опять?
Потому что ты мне и слова вставить не дал, чуть не говорю я. Но выпаливаю другое:
— Я видел сон. Денька умер. Валере плохо.
Тимур разводит руками:
— Это всего лишь сон.
— Про Замок у меня тоже всего лишь сны были?
— И все равно, глупо это. И уходить отсюда сейчас глупо и испытание это…
Жму плечами. Я тебя за собой не тяну. Это мое решение, моя глупость.
— Леку справился, и я справлюсь, — говорю я. Тимур прищуривается.
— Ты ж не хочешь сказать, — медленно начинает он, — что ты собрался один к гарпиям лезть? Или хочешь? Я чего-то недопонял, соображаю плохо со сна.
