Эндрю Николл - Добрый мэр
Кола «Бора-Бора»
Сенсация вкуса
Попробуй океанскую свежесть!
«Слишком сладкая. Помню, я пила ее однажды на пароме — так меня потом тошнило. Может быть, виновата качка, но я в любом случае больше не буду пить эту гадость. От одного вида этикетки меня уже бросает в дрожь», — и Агата быстро отвела глаза от бегущей строки.
Последнее объявление было написано простыми белыми буквами на красном фоне. Никаких слоганов, никаких словесных уловок.
Приют св. Вальпурнии.
Задумывались ли вы об усыновлении?
«Нет! — подумала Агата. — Да. Нет. Нет!»
Кондуктор позвенел в колокольчик.
— Следующая остановка — Замковая улица!
Агата спрыгнула с трамвая и побежала по улице, точь-в-точь как утром, стуча каблучками по тротуару, а над ней гудел и скрипел механизм часовой башни собора. Часы уже начали бить десять, когда она добежала до «Золотого ангела», почти полностью погруженного в темноту. Окна были закрыты плотными шторами, и такая же штора опускалась над дверью, повинуясь движению похожего на артишок кулачка. Агата постучала по стеклу. Из кулачка-артишока показался палец, решительно указывающий влево, в ту сторону, откуда Агата только что прибежала. Затем штора окончательно опустилась.
Агата была растеряна. Она снова постучала по стеклянной двери. Безрезультатно. Она подождала. Ничего не происходило.
— Ну же, — сказала она, — я не опоздала! Какое там опоздала — я пришла ровно в десять! — Она снова постучала по стеклу, и снова тишина была ей ответом. — Да что же это такое! — Агата надула губки. Все, она сдается.
Она повернулась и пошла в сторону трамвайной остановки, но через два магазина вдруг увидела Маму Чезаре, стоящую перед открытой дверью.
— Ты задержалась. Мы договаривались на десять.
Агата уставилась на нее, раскрыв рот, словно рыба, и пробормотала:
— Но… Но… Я десять минут ждала у дверей.
— И это было очень глупо с твоей стороны. Ты что, не видела, что я указываю тебе пальцем?
— Но я не знала, куда вы указываете.
— Зато теперь знаешь. Не стой, заходи.
Мама Чезаре взяла Агату за руку и провела ее сквозь открытую половинку двери в квадратный вестибюль с клетчатым черно-белым полом.
Дверь за ними захлопнулась, и Мама Чезаре опустила железный засов.
— Ну вот, теперь мы наедине, никто не помешает, — сказала она.
Маленькая сгорбленная Мама Чезаре и высокая, крепкая, пышная Агата заполнили пространство маленькой комнатки так, что она, казалось, готова была лопнуть.
— Так, пошли, — сказала Мама Чезаре и провела Агату вверх по лестнице, а потом сквозь наполовину застекленную вращающуюся дверь. — Сюда, сюда, за мной, — поторапливала она, но в коридоре за дверью было темно, и Агата шла медленно, осторожно ступая по скрипучему полу.
— Куда мы идем? — спросила она.
— Спокойно, девочка, спокойно, не нервничай!
Мама Чезаре раздраженно толкнула дверь справа от себя — дверь, невидимую в темноте, но хорошо знакомую ей, — и, когда та распахнулась, Агата увидела зал кофейни «Золотой ангел», освещенный огнями фонарей Замковой улицы. Все столики были на своих местах, а стулья составлены один на другой в ожидании набега половой тряпки.
— Вот видишь? Это кофейня. Мы просто идем другим путем. Успокоилась? Нельзя быть такой недоверчивой. Хотя нет, что это я говорю? Ты женщина. Не доверяй никому! Особенно самой себе.
Дверь закрылась, и в коридоре снова стало темно, даже еще темнее после света.
— Здесь четыре ступеньки, — сказала Мама Чезаре.
Агата услышала, как старушка снова зашаркала ногами, и двинулась вслед за ней, придерживаясь рукой за стену и нащупывая каждую ступеньку носком туфли. Потом послышался тихий щелчок, звук отодвигаемого засова, и в темноте отворилась очередная дверь. Мама Чезаре ухватила Агату за запястье, увлекая ее в комнату. Дверь закрылась, комната наполнилась светом, и Мама Чезаре заключила свою спутницу в объятия, радостная, как игривый щенок.
— Добро пожаловать, добро пожаловать! Спасибо, что пришла. Я так рада!
Это была странная комната: восьмиугольная, но вовсе не правильной восьмигранной формы — просто пространство, оставшееся, когда вокруг построили все остальное. Стены были оклеены старомодными, выцветшими французскими обоями, разрисованными гирляндами роз, переплетенных лентами. «Стопаку бы это не понравилось, — подумала Агата. — Слишком трудно совместить все эти ленты. Да и обрезков осталось бы многовато — слишком много углов».
Все в комнате было старое, но чистое и опрятное. Было два окна, но Агата не смогла понять, куда они выходят. Точно не на Замковую улицу. Может быть, в какой-нибудь внутренний дворик.
На стенах висели картины: на одной была изображена я за расчесыванием бороды — в Доте такую картину вешает над кроватью каждая добропорядочная женщина; на другой — рыбацкая лодчонка, борющаяся с такими страшными волнами, которые испугали бы и самый огромный военный корабль; на третьей — репетиция танцовщиц. Впрочем, при взгляде на третью картину сразу становилось понятно, что танцовщицы эти — из благопристойного, но бедного варьете, администрация которого не допускает, чтобы мужчины проходили за кулисы после представления; при всей своей любви к искусству танцовщицы не могли позволить себе оплачивать счета за свет и оттого постоянно репетировали в темноте. На той же стене, что и я, только немного пониже и левее, висело изображение святого Антония. Святой выглядел грустным, потому что со всех сторон его окружили черти, вцепившиеся в волосы и одежду, но в глазах его читалась надежда на счастье — стоит только стряхнуть чертей, а уж за Этим-то дело не станет.
В одном углу, закрывая при этом сразу две стены, стоял огромный темный гардероб с зеркальными дверями, такой высокий, что доставал до самого потолка. По его углам сползали вереницы резных фруктов. Еще в комнате была медная двуспальная кровать, покрытая домотканым стеганым одеялом, по обе стороны спадающим на пол, а рядом стояло трюмо с наклоненным вниз зеркалом. Пока Мама Чезаре восторженно вальсировала с ней по комнате, Агата видела, как трюмо и зеркала на дверях шкафа бесконечно отражают их фигуры.
— Я так рада, что ты пришла. Весь день гадала — придешь или нет? Ну, садись. Вот сюда, — Мама Чезаре слегка подтолкнула Агату, и та приземлилась на жалобно взвизгнувшую постель. — Стульев нет!
Мама Чезаре выпрямилась во весь рост, уперлась руками в бока и слегка откинулась, осматривая Агату изучающим взглядом, как крестьяне осматривают скотину на ярмарке. От этого Агате стало немного не по себе, и она никак не могла придумать, что сказать.
