Елена Хаецкая - Возраст дождя
Видно было также, что вся эта безжалостность — лишь из любви к Айтьеру и что говорится так только ради пользы молодого господина.
Айтьер напомнил:
— Мой отец и дядя — оба были парольдоннерами.
— Так неужели следует повторять их ошибки? — воззвала мать.
Айтьер пожал плечами:
— Вам не стоило так утруждать себя, матушка.
— Кто она? — прошипела вдруг мать. — Кто та женщина, ради которой мой первенец, кусочек моего живота, мясное мое сокровище так отчаянно рискует собой?
Айтьер, помолчав, ответил:
— Она прекрасна.
После этого Филипп понял, что бесконечно уважает Айтьера.
— Ни одна не стоит вас, моя мозговая косточка, — объявила матушка. — Ни одна вас не достойна.
— Возможно, — согласился он и отвел глаза.
— Я ведь предлагала вам в супружество милую Дехану, — напомнила матушка. — Ее родители согласны. Она во всем ровня вам, мой любезный крохотулечка, и живет на шестнадцатом витке, как и мы… Умоляю, отпрыск, не слушайте, никогда не слушайте, когда при вас говорят, что пятнадцатый, мол, в знатности равен шестнадцатому. Вы ведь и сами отлично понимаете, что мы — выше, а те — ниже… Вы ведь не станете совершать глупости, мой дорогой комочек плоти?
— Мужчина идет вслед за своей душой, — сказал Айтьер. — Иногда это выглядит как глупость, иногда — как разумность. Вы будете судить обо мне, когда я прилюдно найду мою душу в теле женщины, матушка.
— Душа мужчины, неразумное мое и сладкое сокровище, — подхватила мать, — столь хрупка и драгоценна, что не следует доверять ее мужскому туловищу. Ибо мужское туловище хоть и выглядит прочным, но постоянно подвергается опасности быть сломанным. Поэтому все разумные мужчины хранят свои души в телах женщин. И самое мудрое тело для хранения мужской души — это тело матери.
— Никогда я не жалел о том, что доверил мою душу вам, — сказал Айтьер. — Однако возраст моей души постепенно изменялся, и вот она покинула ваше тело, дорогая матушка, и вышла на свободу. Нет ничего более страшного и смятенного, чем мужская душа, обреченная быть свободной! — Айтьер оживился, заговорил громче, в его голосе явственно заплясали огоньки пламени. — Юная свобода, матушка, хороша, как девочка с бубном в тонкой руке; но как же быстро взрослеет свобода, как стремительно делается она зрелой! Упустишь время — и вот уже она дряхлая старуха, которую никто не возьмет к себе в дом за ненадобностью… Нет, матушка, не нужна мне горькая свобода! Я сказал моей душе: «Иди — отыщи тело молодой женщины, и в назначенный час я приду за тобой».
— Это ведь не Вицерия с пятнадцатого витка? — прошептала мать.
Айтьер побледнел и ничего не ответил.
А мать не заметила и продолжала:
— И не Лаоника с пятнадцатого? И не…
— Нет, — сказал Айтьер с облегчением. Он потер щеки и поморщился. — Все эти разговоры утомляют меня, матушка. Позвольте мне взойти на крышу вместе с моими новыми прихвостнями и отобедать с ними наедине.
Матушка махнула рукой:
— Что мне с вами делать, несмышленыш! Поступайте, как вам захочется, только постарайтесь не сломать себе шею, потому что это сделает меня поистине безутешной.
И она дала знак служанкам запускать подъемный механизм.
* * *Филиппу очень понравилось обедать на крыше. Под полотняным навесом, разрисованным желтыми и красными спиралями, установили стол и три табурета. Подали блюдо с озером из густой подливы, в которой плавали запеченные целиком упитанные зверьки, и еще одно блюдо с нарезанными тонкими кусочками сыра, и еще связку тонких палочек, и несколько хлебных лепешек. Ко всему присовокупили три кувшина с золотистым хмельным напитком из зерен.
Так выглядит в богатых домах трапеза для молодых людей, объяснила Филиппу Агген. Девочка вкушала ее впервые, а Айтьеру, разумеется, такое было не в новинку, поэтому он показывал пример.
Для начала юный господин взял из связки деревянную палочку, нацепил на нее сыр и воткнул в зажаренного зверька. Агген и Филипп тотчас проделали то же самое, после чего все трое учинили настоящий морской бой в подливе!
Обитатели Золотой Альциаты не раз видели похожие сражения, наблюдая за морем со склонов своей горы, причем аристократы имели гораздо лучшую возможность для созерцания, поскольку жили ближе к вершине и имели лучший обзор.
Зверьки под сырными парусами носились взад и вперед по блюду, разбрызгивая подливу, они сталкивались, шли ко дну, переворачивались или погибали еще как-нибудь, после чего немедленно отправлялись на съедение. Согласно правилам игры, кто потопил корабль, тот его и съедал.
Когда все корабли затонули и были как следует разжеваны и проглочены, настала очередь подливы, которую подобрали хлебными лепешками. А под конец каждый запил съеденное огромным количеством хмеля прямо из кувшина.
Вот так обедают в Золотой Альциате молодые аристократы.
Насытившись и слегка захмелев, Айтьер заговорил:
— Почему вы пришли ко мне на помощь, когда Флодар с друзьями напали на меня?
— Это вопрос-ключ, — отозвался Филипп тотчас же, — а ответ на него будет означать разгадку всего. Если же мы сразу сообщим вам разгадку, то сами останемся без ответов. Поэтому…
Тут Агген сделала Филиппу жест, означающий крайнюю степень угрозы, и заявила:
— Отныне говорить буду я, потому что я лучше умею манипулировать другими людьми и потому что у меня хитрый ум! И ответьте сперва вы на наши вопросы, господин, иначе не получится никакой интриги.
— А что, существует какая-то интрига? — Айтьер усмехнулся.
— Разумеется! Иначе вы не пригласили бы нас к трапезе.
— Ты чрезвычайно разумна — для девочки, переодетой мальчиком, — отметил Айтьер.
Агген расплылась в победоносной улыбке. Она полезла за пазуху и вытащила оттуда один золотой диск. Показала его Айтьеру и тотчас же убрала.
Айтьер застыл, лицо его окаменело. Потом его губы чуть-чуть шевельнулись, и Айтьер сказал просто:
— Отдай.
— Нет, — Агген покачала головой. — Ни за что!
— Отдай, не то отберу силой!
— Вы ведь не полезете за пазуху к девочке? — осведомилась Агген.
— Ты переодета мальчиком. Я всегда могу притвориться, будто принял твой внешний вид за чистую монету. А полезть за пазуху к мальчику ниже меня по происхождению дозволено и воспитанием моим, и всеми принципами.
— Но я — девочка! — настаивала Агген.
Айтьер скрипнул зубами.
— Ладно. Говори дальше!
— Вицерия, — сказала Агген. — Мы знаем имя. Вицерия с пятнадцатого витка.
Айтьер промолчал.
— Ведь это — ваша тайна? — напирала Агген. — Вицерия.
