Екатерина Казакова - Пленники Раздора (СИ)
— …женишься на мне, тогда уж… — вырвал обережника из раздумий голос скаженной.
— Чего? — Донатос даже споткнулся. — Чего сделаю?
Дурочка глядела на него радостно:
— Женишься!
— А-а-а… — протянул крефф. — И когда?
Она счастливо улыбнулась:
— Так по осени. По осени свадьбы-то играют.
— И правда… — мужчина пошел дальше. — Глупость спросил.
Скаженная устремилась следом:
— Так вот женишься когда… — продолжала она. — Там уж я…
— Светла, — вновь остановился Донатос, которому неожиданно стало весело: — Как я на тебе женюсь? Я крефф — у нас семей нет. Да и старше насколько. Ты мне в дочери годишься. Ну и дура ты ещё. Это тоже, с какой стороны не взгляни — причина.
Девушка нахмурилась:
— Тебя, родной, послушать, так во мне вовсе ничего хорошего нет.
Обережник искренне рассмеялся:
— А чего ж в тебе хорошего?
Она замолчала. Открыла и закрыла рот, не найдясь, что ответить, потом рвано вздохнула, моргнула, брови надломились, губы искривились и из разноцветных глаз полились слезы. Они катились градом по щекам, застывая на морозе.
Выгулял дуру. Тьфу.
— Хватит, — крефф вытер блаженной лицо. — Хватит, я сказал.
Но она все всхлипывала и всхлипывала, брела рядом, спотыкалась, сопела, хлюпала носом и никак не могла успокоиться. Она плакала, когда они шли через двор, плакала, пока поднимались по всходам на четвертый ярус, пока раздевалась в покойчике… А потом легла ничком на свою лавку и разрыдалась так безутешно, что Донатос почёл за лучшее уйти, нежели слушать эти тяжкие стенания.
Он спустился в мертвецкую, подцепил в коридоре за ухо невесть откуда появившегося Руську и отправил к Светле — приглядеть. Когда через несколько оборотов мальчонок вернулся с известием о том, что скаженная мечется в бреду, Донатос даже не удивился.
* * *Очищенная луковица упала в миску с водой. Плюх!
Клёна вытерла локтем слезящиеся глаза, повернулась к Нелюбе и сказала:
— Да прям так он тебя и пустит!
Спор между подружками тянулся уже две миски репы и миску лука. Девушки чистили овощи и едва не оборот препирались о том, пустят ли их выучи, стоящие на страже каземата, поглядеть на кровососа, томившегося в одной из клетей.
— А я попрошу! — с жаром говорила девушка. — Ильгар там нынче, он парень незлобивый!
Цвета рассмеялась:
— Да уж, Ильгар только и ждёт, когда ты придёшь попросишь. И уж вовсе не кровососа казать будет.
Девушки прыснули, а Нелюба залилась жаркой краской.
— Сходи, сходи. Он давно, небось, тебя дожидается. Там в казематах кутов темных мно-о-ого, — продолжала насмешничать Цвета. — А Ильгар парень видный, можно и не краснеть.
После этих слов смеялись уже в три голоса.
— Они там, вроде, по двое стражу несут, — задыхаясь, вымолвила Клёна. — Не иначе, Цвета, и тебе идти придётся.
— Да ну вас! — топнула ногой Нелюба. — Трусихи! А я бы вот сходила, поглядела. Чего его бояться, он же…
— …лицом пригожий такой, — перебила Клёна и девушки снова закатились хохотом.
— Да не Ильгар! Вот же заладили! Я про кровососа вам! Чего его бояться? Он в темнице заперт и весь в наузах. А поглядеть-то, страсть как любопытно!
Цвета хихикнула:
— Так и скажи, по Ильгару сердце истомилось. Поверю я, что ты на кровососа идешь любоваться.
Подружка снова залилась румянцем, однако отступать не подумала:
— Ну, давайте сходим? Коли я одна пойду — стыдоба ведь. А ежели втроем, может, пустят?
Девушки переглянулись.
— Не пустят, — убежденно сказала Цвета. — Нипочем не пустят. Но… сходить-то и впрямь можно. Давайте, как стемнеет?
…Ночь принесла с собой снегопад. Мороз стоял уже не такой трескучий. Клёна смотрела в отволоченное окно на медленно падающие снежинки, куталась в шаль и досадовала сама на себя — зачем согласилась идти с подругами? Мало страху натерпелась летом, на дереве сидючи?
Снова разболелась голова, захотелось лечь на лавку, свернуться калачиком и ни о чем не думать. Подступала к горлу привычная уже тоска. Ну, Цвета с Нелюбой, ладно — их любопытство гонит, а пуще прочего красивые статные парни, которых они хотят уговорить показать казематы. А ей — Клёне — зачем с ними идти?
Однако заставила себя. Обулась, набросила на плечи шерстяную накидку. Едва закончила собираться — в дверь поскреблись.
— Ну, долго ты? — глаза подружек горели от возбуждения.
Нелюба сжимала в руках светец.
— Так уж оделась.
Девушки двинулись в сторону лестницы.
— Не заплутать бы, — громким шепотом сказала через плечо Цвета. — А то будем до утра ходить…
— Не будем, я слышала, как Матрела служке новому объясняла, где в казематы спускаться, — ответила Нелюба и махнула рукой.
Они отправились дальше. Миновали несколько коридоров, один переход, потом спустились на нижний ярус, где располагались мыльни.
Клёна шла последней, и с каждым шагом ей отчего-то становилось всё страшнее:
— Нелюба, Цвета, — жалобно позвала она подруг. — Давайте не пойдём…
Девушки оглянулись.
— Ты что? Забоялась? — с пониманием спросила Цвета. — Да ведь мы ничего запретного не делаем.
Как сказать. А, если Клесх узнает, куда падчерица ходила? Вряд ли возрадуется и уж точно не похвалит. А при мысли о том, что там, в кромешной темноте, спрятанные всего за несколькими дверьми, сидят Ходящие…
Ноги подкосились.
— Нелюба, Цвета! — снова взмолилась Клёна. — Ведь и нам, и парням нагорит. Нас-то только поругают, а их высекут. Пойдёмте обратно! Лучше на пряже погадаем или на лучинке, или просто пошепчемся…
Подруги переглянулись. И Клёна с опозданием заметила, что обе от нетерпения едва не подпрыгивают. Конечно, парни их не пустят в казематы, конечно, велят уходить, но ведь не ради кровососа Нелюба с Цветой переплели косы и не от страха так рдели их щёки.
— Ступайте одни, а я лучше спать пойду, — стараясь ничем не выдать досады и обиды, сказала Клёна.
Подруги даже отговаривать не стали. Только Нелюба спросила:
— Тебе, может, светец отдать? А то заплутаешь…
— Нет, — Клёна покачала головой. — Не заплутаю, а вам ещё вниз идти.
— Ладно, — легко согласилась девушка. — Мы тебе завтра всё расскажем.
С этими словами они развернулись и отправились дальше, а Клёна, чувствуя себя одинокой и покинутой, побрела в обратный путь.
Зря она не взяла светец. Видать, не туда свернула, прошла по душной непроглядной темноте, споткнулась о ступеньки короткого всхода, поднялась по нему, потом миновала узкий коридор и ещё один всход, который упёрся в невысокую дверь.
